Дмитрий Медведев - Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

В своих мемуарах Черчилль признавал, что «русские ведут гигантские бои изо дня в день против главных ударных сил германской армии» [32]. Тем не менее признание существенного вклада СССР не мешало британскому премьеру придерживаться достаточно циничного подхода. На закрытой встрече с редакторами крупных оппозиционных газет в июле 1942 года он заявил: «Сам по себе факт, что русские страдают, совсем не означает, что мы тоже должны страдать. Мы должны заставить страдать своего противника» [33].

Каким образом Черчилль собирался заставить «страдать противника»? Предлагал ли он, учитывая совместное использование советских баз в Крыму, напасть на нефтяные промыслы Плоешти или совместно с Красной армией атаковать Петсамо, из которого военная промышленность Германии получала треть никеля? Нет. Согласно используемым в книге документам: записка генералу Немею от 15 июня 1942 года (приведена в основном тексте) и меморандум «Обзор военного положения» от 21 июля 1942 года (содержится в приложении), отчетливо прослеживается, что Черчилль продолжал верить в неминуемый коллапс немецкой промышленности и крах нацистского режима. Большая роль в его планах отводилась «подъему населения», «освободительным армиям» и «всеобщим восстаниям против тирании Гитлера» [34].

Если же говорить об активном противостоянии с противником, то Черчилль стремился «запустить когти нашей правой лапы во Французскую Северную Африку, рвануть левой лапой по Нордкапу и подождать год, не рискуя ломать свои зубы об укрепленный германский фронт по ту сторону Ла-Манша». Приоритетной для британского премьера стала оккупация Северной Африки в сочетании с наступлением на Триполи и Тунис, так называемая операция «Гимнаст», впоследствии получившая известность как «Торч». В августе 1942 года Черчилль сообщит Сталину, что по сравнению с высадкой в Северной Африке «нападение шести или восьми англо-американских дивизий на полуостров Шербур и на острова Ла-Манша было бы рискованной и бесплодной операцией». Однако еще до обсуждения со Сталиным Черчилль начал искать поддержку своих планов у Рузвельта. «Мы никогда не должны позволить себе забывать о „Гимнасте“», — писал он в послании президенту в конце мая 1942 года. «Я уверен, что „Гимнаст“ является лучшей возможностью оказать помощь русскому фронту в 1942 году», — повторяет он в своей телеграмме Ф. Д. Р. в июле. Своими обращениями он стремился «добиться от США» «отказаться от всех планов вторжения через Ла-Манш в 1942 году» [35].

Последняя фраза имела принципиальное значение и была связана (как выразился М. Гастингс) с «самой важной победой Черчилля в этой войне» [36]. У США были разные варианты активного участия в боевых действиях. Они могли усилить дальневосточную группировку войск или озадачиться отправкой контингента во Францию. Но Черчилль сумел убедить главу Белого дома выбрать в качестве приоритетного направления выгодный для Британии средиземноморский регион и настоять на высадке в Северной Африке. Последующий анализ показал, что Рузвельт действительно не был готов к открытию второго фронта в 1942 году. Его позиция относительно высадки в Северной Франции определялась сложным сплетением внешне- и внутриполитических факторов. С одной стороны, он понимал, что его страна не успеет переправить значительное число военных, и это обстоятельство ставило его в зависимость от британцев. С другой стороны, глава США боялся провала операции, что делало его беззащитным для критики изоляционистов и значительно ухудшало перспективы его партии на промежуточных выборах в Конгресс в 1942 году. Американские разведслужбы смотрели еще дальше. В секретном докладе руководителя Управления стратегических служб (прообраз ЦРУ) Уильяма Донована (1883–1959) упоминалась возможность «японского нападения на СССР до конца лета», и только после этого события рекомендовалось определять формат помощи воюющему союзнику. Не лучше обстояло дело и с американскими военными, которые не только выступали против открытия фронта в Европе в 1942 году, но и считали подобную задачу в принципе нереализуемой [37].

Предложения Черчилля легли на подготовленную почву. Британский премьер считал, что «быстрое изгнание войск держав Оси» из Северной Африки одновременно с усилением бомбардировок Германии является «наиболее эффективной помощью», которую союзники могут оказать СССР. Хотя в то же время — несколько раньше, на страницах предыдущего тома, — он достаточно подробно объяснял, что для германского верховного командования Северная Африка всегда оставалась «второстепенным театром». В этой связи становится очевидным, что предложения Черчилля о войне на другом континенте были связаны больше не с помощью бьющемуся с основными силами вермахта союзнику, а с отстаиванием геополитических интересов собственной страны: освобождением Египта и установлением контроля над транспортными потоками Средиземноморья. Глава британского правительства убивал одним выстрелом двух зайцев, проводя совместную с американцами операцию (а значит, сковывая активность и следующее за ней укрепление позиции США на других участках) и защищая стратегические интересы Лондона. О том, что Черчилля волновал вопрос сохранения Британской империи, можно судить также по другому фрагменту его мемуаров, где, размышляя над планами «гигантского мероприятия 1943 года», он заявлял, что «мы не могли отложить в сторону все остальные обязанности». И дальше: «Нашим первым обязательством перед империей была защита Индии от японского вторжения». Когда же Черчилля упрекали в эгоистическом понимании национальных интересов, он отвечал, что те же «коммунисты» в период с сентября 1939 по июнь 1941 года «стояли в стороне, и их вовсе не интересовала наша судьба в момент смертельной опасности» [38].

У каждой страны, как и у каждого человека, своя правда. Однако если рассмотреть ситуацию с надгосударственного уровня, то нельзя не признать катастрофические последствия подобного подхода. В Берлине тоже сидели неглупые люди, и, когда они увидели отсутствие слаженной операции союзников в критические годы: 1941-й и 1942-й, для них стало очевидным наличие разногласий между членами антигитлеровской коалиции, а соответственно, и значительные дивиденды, которые Третий рейх мог бы получить из подобной ситуации. Например, усиление группировки войск на Восточном фронте. В период с апреля по ноябрь 1942 года против Красной армии вводилось по десять свежих дивизий ежемесячно. А учитывая, что Восточный фронт был основным театром военных действий, столь значительное увеличение сил противника означало не только ухудшение ситуации для советских граждан, вынужденных проливать больше крови и тратить больше материально-технических средств, но и оттягивание общей победы с осложнением пути ее достижения. Последнее особенно удивительно, поскольку в сентябре 1942 года Черчилль не исключал поражения СССР, и эта перспектива приводила его в ужас. В своей записке генералу Исмею для Комитета начальников штабов за этот период он, в частности, отмечает, что «полное поражение России или превращение ее в незначительный военный фактор бросит против нас все германские армии» [39]. А главное, как англо-американские политики и военные собирались вести войну с Германией в этом случае, когда с захватом Советского Союза империя фюрера получила бы новые огромные источники сырья и продовольствия, сводя на нет экономическую блокаду? Наконец, наличие разногласий в коалиции подпитывало надежды немецкого руководства на заключение сепаратного мира с западными странами [40], что усиливало подозрения и вызывало дополнительное ожесточение межсоюзнических отношений, причем не только в годы войны, но и в последующий период.