Дмитрий Медведев - Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Для того чтобы выступить противником ограничений и защитником свободы, Черчиллю не нужно было дожидаться программных заявлений на ежегодных партийных конференциях. Он незамедлительно реагировал на малейшие притеснения, идущие из стана политических оппонентов. Едва назначенный в 1950 году на должность министра городского и сельского планирования Хью Дальтон в момент представления «очередной из своих незначительных уступок» заявил: «Это эксперимент со свободой, надеюсь, никто не станет ею злоупотреблять», и Черчилль тут же разразился гневной тирадой. По его словам, «это высказывание как нельзя лучше характеризует отношение правителей-социалистов к людям». В их понимании «свобода является привилегией» и «экспериментом», который немедленно свернут, если им «разонравится» поведение обычных граждан. «Какой образчик высокомерия и надменного самодовольства! — сердито восклицал Черчилль. — Разве так можно говорить с народом Британии! Этот министр изъясняется так, будто он уполномочен распоряжаться нашими свободами, раздавая их нам, как печенье собачке, которая встала на задние лапы и, заискивающе виляя хвостом, выпрашивает у него угощение» [101].

Многие политики не обращали внимания на заявления в духе Дальтона, не реагировали они и на мелкие ограничения в свободе, преподносимые как необходимые меры по исправлению экономического положения. Но именно в этой незначительности, последовательности и постепенности Черчилль и видел основную угрозу. «История многих стран показывает, — предупреждал он, — что самый простой способ, с помощью которого можно сначала потихоньку ограничить свободу какой-нибудь великой и могучей нации, а потом и вовсе свести ее на нет, — это действовать не спеша, шаг за шагом, этап за этапом». В отличие от лейбористов, которые, в понимании Черчилля, стремятся создать всесильное тоталитарное государство, контролирующее каждый аспект жизни своих граждан, идеалом консерваторов была «власть народа, волей народа и для народа», когда «народ контролирует правительство, а не наоборот» [102].

В 1952 году один из крупнейших и влиятельнейших философов XX столетия Карл Раймунд Поппер (1902–1994) выпустил второе, переработанное издание своей известной монографии «Открытое общество и его враги», в которой подверг жесткой критике различные утопические теории от Платона до Маркса. Когда Черчилль будет отмечать свое восьмидесятилетие, Поппер подарит ему экземпляр своего труда со следующей дарственной надписью: «Защитнику Открытого общества в знак авторской признательности» [103].

Несмотря на признание заслуг Черчилля такими выдающимися умами, как Поппер, выступления британского политика не получили повсеместной поддержки. И для понимания, почему это произошло, приведения одних цитат из выступлений политика недостаточно. Необходимо рассматривать ситуацию целиком. Наблюдая за последовательной, упорной, непримиримой критикой лидера тори, создается впечатление, что он вновь представлял себя отвергнутым пророком, ведущим, как и пятнадцать лет назад, дерзкую борьбу с преобладающим мнением, которое считал ошибочным. Только это было другое время. Да и лейбористское правительство во главе с Клементом Эттли отличалось от консервативного блока Болдуина — Чемберлена. Черчилль открыто критиковал лейбористов, но его обвинения больше служили выражением собственной политической философии, чем описанием действительности. Лейбористы многое сделали для укрепления экономики страны в тяжелые послевоенные годы. Они представляли собой иную мишень, и для этой мишени нужны были иные стрелы. Черчилль же следовал давно отработанным, но устаревшим приемам. Он обращался к своему красноречию, которое, хотя и способно было произвести впечатление, современным британцам казалось вычурным и мелодраматичным [104].

Кроме того, слабость выступлений Черчилля состояла в том, что, убедительно и уверенно разнося реформы своих оппонентов, он не предлагал взамен ничего конкретного. Его заявления носили в основном декларативный характер, изобличая недостатки и упущения правящей партии. А когда речь заходила о контрмерах и исправлении ситуации, то политик облекал свои идеи в одежды общих фраз: «Не опускайте руки! Не теряйте веры в свою родную страну! Никто не знает, что уготовило нам будущее, но я убежден в том, что если мы будем поступать мудро, честно работать вместе, никогда не забывать о своей стране и ее славной, героической истории, а также о ее будущем — испортить которое не может ничто, кроме наших собственных промахов, — то у нас все получится. Все нынешние трудности преодолимы, все текущие проблемы решаемы…» [105].

В том-то и заключалась проблема, что критиковать было легко, а что-то изменить и улучшить, предложить новый план и воплотить его в жизнь — гораздо сложнее. В этом отношении положение лидера оппозиции имело свои преимущества, позволяя оставаться в русле власти, не отвечая при этом ни за что, а лишь подмечая ошибки и промахи своих соперников. Подобный паразитический образ жизни не был свойственен Черчиллю, но как подход к ведению политической борьбы считался им вполне допустимым. Сохранилась запись одной беседы с Генри Скримжер-Уэддербёр-ном, 11-м графом Данди (1902–1983), который навестил политика в его загородном доме в сентябре 1928 года. Состоявшийся между двумя джентльменами диалог интересен не только тем, что Черчилль лишний раз подтвердил свои антисоциалистические взгляды, заметив, что «готов вытащить меч за защиту собственности, владение которой является одним из фундаментальных британских прав», — он интересен той тактикой, которую предложил Черчилль для борьбы с левыми элементами. Наступит день, заявил политик, когда социалистов в парламенте станет большинство, и они предложат меры, ограничивающие права владения собственностью. Радикальные элементы Консервативной партии выступят против, и если тори одержат победу, народ может поддержать социалистов, что принесет стране большой вред. Но если социалистам дать возможность реализовать свои предложения, народ разочаруется и возненавидит их, и тори смогут снова вернуться к власти. Только уже на гораздо более сильные позиции [106].

Это был хитроумный ход, и не исключено, что Черчилль действительно готов был дать возможность лейбористам осуществить свои изменения, провалиться, а затем на волне всеобщего недовольства вернуться к штурвалу. Если и так, то эти мотивы не были для него определяющими ни в 1945-м, ни в 1950 году. Слишком сильно он переживал поражение на выборах, особенно после разгрома нацистской Германии. Да и пребывание в оппозиции лидер тори считал малоприятным, назвав однажды этот период «потерянными годами» [107]. Поэтому Черчилль искренне вступил в борьбу и с оптимизмом смотрел на исход выборов. «Надеюсь, мы возьмем реванш за 1945 год», — признается он Бивербруку за день до голосования [108].