Себастьян Хаффнер - Некто Гитлер: Политика преступления

Вполне понятно психологически, почему Версальский договор – особенно в той части, которая касалась Германии, – немцы восприняли как оскорбление. Оскорбление было прежде всего формальным. Договор и в самом деле был таким, как его называли в Германии все, от коммунистов до нацистов, – кабальным. Он ничем не походил на прежние мирные договоры Европы между победителями и побежденными. Да, естественно, позиция победителей на переговорах была сильнее, но равноправное, пусть и формальное, участие в них побежденных сохранило бы их честь, а также морально подкрепило бы их ответственность за соблюдение подписанного договора. На Парижской мирной конференции 1919 года немецкая подпись под договором, составленным без участия Германии, была поставлена под ультимативной угрозой новой войны. Этого было вполне достаточно, чтобы немцы не чувствовали себя связанными договором, который их заставили подписать, и даже если бы в договоре не было множества дискриминирующих и унижающих Германию пунктов, – а в Версальском договоре их было полным-полно, – все равно неудивительно, что главной целью внешней политики Германии после Первой мировой войны стало – «сбросить цепи Версаля». Эта задача определяла всю немецкую внешнюю политику с 1919 по 1939 год, как во времена Веймарской республики, так и во времена Гитлера. Повторимся: в 1935 году Гитлер нашел мировой порядок, частью которого были «цепи Версаля», почти полностью демонтированным.

Потому что «цепи Версаля», как мы сейчас покажем, еще до того, как Гитлер без особых усилий разорвал последние из них, были из бумаги. Бумажным было категорическое запрещение аншлюса Австрии и модернизации вооруженных сил Германии; бумажным было требование ограничить численное количество этих вооруженных сил ста тысячами; бумажными были репарационные платежи, растянутые на жизнь целого поколения. Не было достаточной силы, чтобы заставить страну выполнять эти бумажные условия и запреты. Участники Парижской мирной конференции 1919 года сами позаботились о том, чтобы этой силы не было. В результате решений этой конференции (что довольно быстро заметили немцы, как только прошел шок от формального оскорбления) Германия достигла того, чего не могла достичь в течение четырех военных лет: потенциально она стала доминирующей державой в Европе. Территориальные ампутации, которым она подверглась, этому не помешали.

В 1871–1914 годах доминирующему положению Германии в Европе мешало близкое соседство с четырьмя другими очень сильными державами: Англией, Францией, Австро-Венгрией и Россией. Это заставляло Германию быть осторожной, потому что хотя она и была сильнее, чем каждая отдельно взятая из этих стран, но естественно много слабее, чем все они вместе. И помешала немецкому «рывку к мировому господству» в 1914 году именно коалиция Англии, Франции и России, к которой позднее присоединилась Америка. Из четырех европейских держав довоенного времени в 1919 году одна, Австро-Венгрия, была попросту уничтожена, а вторая, Россия, исключена из участия в любых европейских международных делах [77]. Тем самым Россия выпала из коалиции победителей, а вслед за ней последовала и Америка, которая в 1917 году заменила в войне Россию, уже готовую заключить сепаратный мир [78]. Конгресс США не ратифицировал решения конференции своих бывших союзников по коалиции [79]. Мирное урегулирование в Европе с самого начала легло на плечи только двух стран, Англии и Франции, точно так же как Веймарская республика оказалась поддержана лишь тремя партиями тогдашней Германии. И в том и в другом случае фундамент был слишком узок, чтобы вынести такие нагрузки. Потому что сохранившая независимость и государственное единство Германия – стоит вспомнить четыре военных года – была достаточно сильна, чтобы только Англия и Франция могли в течение длительного времени удерживать ее в рамках Версальского договора. А вновь созданные маленькие государства, образовавшиеся на месте прежней Австро-Венгрии и зажатые между Веймарской республикой и Советской Россией, естественным образом должны были стать сателлитами Германии, лишь бы она оправилась от военных разрушений и шока поражения. В Париже союзники своим оскорбительным обращением толкнули Германию на путь реваншизма и ревизионизма, а кроме того, они как одержимые всеми средствами расчищали ей этот путь.

Две ответственные за это державы, Англия и Франция, очень скоро, пусть и неясно, но почувствовали, что совершили капитальную ошибку. Из этого неясного, туманного понимания они сделали два абсолютно разных вывода. Англия решила постепенным смягчением условий Версальского мира «умиротворить» (appease) Германию и тем превратить непримиримого противника в добровольного помощника в деле мирного урегулирования. Франция, напротив, решилась использовать упущенный в Париже шанс и добить врага. Противоречия между двумя бывшими союзниками в полной мере обнаружились в 1923 году, когда Франция оккупировала Рур [80]. Англия не поддержала этот агрессию, Франция была вынуждена отступить и дальше скрепя сердце следовать за английской политикой «appeasement»’a («умиротворения»). Этот «appeasement» начался не в Мюнхене в 1938 году при Невилле Чемберлене, как гласит историографическая легенда – в Мюнхене «appeasement» как раз закончился, – но в Локарно в 1925 году [81]при брате Невилла Остине Чемберлене.

Следующий период истории международных отношений в Европе, который в Германии связывают главным образом с именем Штреземана, со странной точностью соответствует внутригерманской истории после выборов Гинденбурга; даже хронологически эти периоды почти совпали – начались в одно и то же время (только международный период длился дольше, потому что и Брюнинг, и Шлейхер, и Папен, а в первые пять лет и Гитлер, по крайней мере внешне, двигались в фарватере английского «appeasement»’a): точно так же в Германии правые противники республики в это время уже готовы были ее признать, предполагая в ней править; сама Германия некоторое время была готова уважать парижское мирное урегулирование, предполагая блок за блоком его демонтировать.

Так все и получилось. Успехи Штреземана, Брюнинга, Папена и Шлейхера – договор в Локарно, вступление Германии в Лигу Наций, досрочный вывод оккупационных войск из Рейнской области, фактическая отмена репараций [82], принципиальное согласие на паритет Германии в области вооружений – значили ничуть не меньше, чем успехи Гитлера, то есть вооружение Германии, превосходящее вооружение других стран, всеобщая воинская обязанность, морское соглашение Хора и Риббентропа [83], ремилитаризация Рейнской области [84], аншлюс Австрии [85], присоединение Судетской области [86]. За одним исключением: предшественники Гитлера все делали для того, чтобы подчеркнуть примирительный характер своих успехов, чем и поддерживали у Англии уверенность в необходимости продолжения политики «appeasement»’a; Гитлер, наоборот, изо всех сил старался изобразить дело так, как если бы его успехи на международной арене были результатом ожесточенной борьбы с враждебным Германии миром, – что ему удалось, и не только благодаря его тотальному контролю над немецким общественным мнением, но еще и благодаря совершенно определенной предрасположенности этого общественного мнения. Немцы хотели в борьбе добиться триумфа над ненавистной Версальской системой и были бы не так счастливы от внешнеполитических успехов, если бы они были достигнуты мирно и во имя умиротворения. С другой стороны, Гитлер, конечно, постоянно портил настроение английским партнерам тем, каким способом он преподносил широкой публике свои внешнеполитические успехи, которые ему дозволялись, а то и устраивались. Англичане не могли не видеть, что Гитлер вовсе не собирается отвечать им услугой за услугу, то есть содействовать миру в Европе и превращать Германию в часть системы укрепления мира, да еще пересмотренного в ее же пользу. Все чаще и чаще их посещало подозрение, вполне обоснованное, надо признать: все то, что они позволяют Гитлеру выигрывать во имя укрепления европейского мира, Гитлер использует для усиления Германии и подготовке к грядущей войне. Аншлюс Австрии восприняли в Англии не поведя бровью; присоединение Судет Англия готова была обсуждать, но уже Мюнхенское соглашение, отдавшее Судеты Гитлеру в качестве удовлетворения «последнего территориального требования» Германии, вызвало в Англии ожесточенные споры [87]. Когда спустя полгода Гитлер нарушил этот договор и захватил Прагу [88], все было кончено. «Appeasement» был похоронен, на его место в Англии встала угрюмо-печальное ожидание неизбежной войны с Германией.