Моше Левин - Советский век

Этот эпизод позволяет увидеть «делового Сталина», резко отличающегося от того, который всюду искал «термитов». Интерлюдия 1934-го шла своим чередом, и Лазарь Каганович, второй человек в Политбюро, активно проводил «новую линию», направленную в том числе на укрепление уважения к закону. В то время довольно часто цитировали следующее заявление Кагановича: «Мы можем ныне наказывать людей, не прибегая к чрезвычайным мерам, как в прошлом. Многие дела, ранее рассматривавшиеся ГПУ, теперь будут переданы в суды».

Это заявление Каганович сделал 1 августа 1934 г. на специальной конференции в Генеральной прокуратуре, сферой деятельности которой была объявлена именно «законность». В заявлении Каганович подчеркивал, что ГПУ претерпело соответствующие изменения и преобразовано в новую правительственную структуру - Народный комиссариат внутренних дел. А центральным институтом системы правосудия отныне является Генеральная прокуратура, в которой после образования НКВД количество рассматриваемых дел должно резко возрасти. С этого момента главная задача партии - научить население и юридический персонал уважать закон. Именно это, сказал Каганович, характеризует линию Сталина, однако главным препятствием на пути ее реализации является отсутствие образованных юристов внутри правовой системы. Даже приговоры отдельных судей, которые должны принимать решения исходя из статей Кодекса, на деле иногда выглядят сомнительными. Теперь каждый обязан изучить текст закона. «Граждане, - заметил он, - должны знать, что существуют законы, и что они также относятся и к аппарату».

Заметим также, что в связи с увеличением загруженности аппарат правосудия потребовал значительного увеличения жалования. Реакция Кагановича была резкой: новая линия не предусматривает поощрение таких эгоистических шагов...

Излияния по поводу умеренности, уравновешенности и здравого смысла не давали ни малейшего намека на процессы, которые затевались и оглушительно взорвались после убийства Сергея Кирова в начале декабря 1934 г. «Либеральная интерлюдия», которую, как правило, связывают с именами многих партийных лидеров, на самом деле была делом Сталина. Как, впрочем, и то, что за ней последовало.

Доступные сегодня документальные свидетельства указывают, что Сталин никогда не забывал и не прощал критики в свой адрес. Взять хотя бы дело Николая Бухарина. Его, казалось, простили и назначили главным редактором газеты «Известия». Он продолжал дружески переписываться со Сталиным и считал возможным публиковать любые мнения по поводу индустриализации, коллективизации и НЭПа, зачастую давая аналитические оценки, отличные от официальных установок. Например, делал упор на тот факт, что высокий темп инвестиций в тяжелую промышленность чреват пагубными экономическими последствиями, в то время как другие, на первый взгляд, менее многообещающие альтернативы могли бы позволить их избежать. Можно сказать, что в 1928 г. Бухарин увидел Сталина таким, каким тот был на самом деле, но в 1934-м вновь начал играть с огнем, быть может, действительно поверив, что временное затишье означает желание Сталина исправить негативные последствия, на которые указывал Бухарин, за что и пострадал.

Возможно, Бухарин искренне считал, что «новая сталинская линия» узаконивает его оппозицию Сталину (1928-1929 гг.)

Более того, возможные предположения Бухарина действительно соответствовали тому, как сам Сталин оценивал ситуацию. Но Бухарин не подозревал, что ему готовят ловушку. С одной стороны, Сталин поощрял других выступать в печати против Бухарина [18] 18 16 мая 1934 г. по указанию Иосифа Сталина два меморандума «для информации», написанные Алексеем Стецким (бывшим сторонником Николая Бухарина) и Львом Мехлисом, были распространены среди членов Политбюро и, кроме того, предоставлены Андрею Жданову. В них обааппаратчика нападали на статью Бухарина, опубликованную 12 мая в «Известиях». См; РГАСПИ. Ф. 56. On. 1, Д. 198 (бумаги Молотова). , с другой - распространял о нем в Политбюро ядовитые замечания, но тщательно скрывал, что на самом деле думает об этом человеке.

Наслаждаясь игрой, Сталин был абсолютно убежден, что каждый, включая его нынешнее окружение, был либо им когда-то «обижен», либо входил в различные оппозиционные фракции, либо говорил о нем пренебрежительно, либо, наконец, просто хорошо отзывался о Троцком. Все это отпечатывалось в его недоброй памяти. Что касается дела Бухарина, нельзя исключать, что именно его речь на съезде писателей и произведенное ею впечатление вызвали негодование Сталина.

Поэтому, кто бы ни был ответственным за убийство Кирова, ясно, что Сталин был к тому времени готовым в одночасье поменять «свою» линию и написать главу под названием «сталинизм» - самую кровавую и раскрывающую его истинную суть. Мысль о том, чтобы руководить страной «по-своему», уже созрела в его голове и готова была стать реальностью. Интерлюдия явилась ничем иным, как паузой между спазмами. Можно только предполагать, являлись ли подъемы и спады политической напряженности и террора отражением неустойчивости психики Сталина...

В 1928 г. число женщин в категории «рабочие-служащие» возросло до 2 795 000 и достигло 13 190 000 в 1940 г., или 39 % среднегодовой рабочей силы (43 % в промышленности). Аналогично их число увеличилось в тяжелой и добывающей промышленности. Можно сказать, что роль женщин в индустриализации страны стала решающей

Социальная структура.

Оставим на время проблемы личности и обратим внимание на отношения, существовавшие в советском социуме 1930-х гг. Вкратце мы уже касались этой темы, рассказывая о положении рабочих на Дальнем Востоке.

Государство и его «душа» продолжали противостоять феноменам, характерным для этих бурных годов. Именно они создали матрицу отношений, которые мы сейчас можем назвать «социальной паранойей» (подробнее этой темы коснемся в дальнейшем).

1930-е годы были временем беспрецедентных социальных перемен, вызванных коллективизацией крестьянства и такими бурными темпами промышленного развития, что им удивлялись даже «плановики», составлявшие план пятилеток. Эксперимент экономического строительства новой державы был запущен с мощностью, не имевшей аналогов в истории мировой экономики. Однако прогнозы последствий эксперимента не составлялись. В итоге страна осталась без продовольствия - все силы были брошены на беспрецедентный индустриальный рывок. Решение провести коллективизацию было по сути обусловлено той же идеологией «большого строительства», требовавшей принести еще одну жертву промышленному скачку.