Моше Левин - Советский век

Тем не менее на каждом шагу нашего путешествия по 1930-м гг. мы будем сталкиваться с рецидивами «постоянной неустойчивости» системы, тень которой постоянно нависала над аппаратом, предназначенным как для управления партией, так и для стратегического контроля над управленцами. Во имя решения этих задач приходилось преодолевать многочисленные изъяны системы. Мы не раз должны будем задать себе вопрос: может ли аппарат, взявший целью установить контроль над всем обществом, расти и обновляться быстро и эффективно?

Теперь самое время ознакомиться с некоторыми данными о партийном аппарате и аппаратчиках. Едва появившись на свет, «бюрократизация», несмотря на то, что ее постоянно клеймили и проклинали, быстро приобрела такие масштабы, что стала определяющей в любых правительственных и прочих органах. Это явление, регулярно критикуемое инстанциями ad hoc должными исправлять ошибки, свелось в глазах народа к многочисленным отказам со стороны бюрократов, сопровождавшимся утешительными словами и уверениями в том, что в один прекрасный день проситель сможет добиться правды. В то же время следует отметить, что неопубликованные документы (особенно постсталинской эпохи) часто совершенно откровенно и глубоко дают анализ состояния дел. Очевидно, что влияние бюрократии на жизнь советских граждан - рядовых членов партии и беспартийных, честных и карьеристов - весьма многообразно.

Партийный аппарат и его скука (1924-1934 гг.).

Многие,особенно идеалистически настроенные члены партии, готовые служить стране на ответственных постах в центре и на периферии, нередко бывали обеспокоенными тем, что бюрократизация сотворила с партией и с ними самими. Некоторые не осмеливались выступать с открытой критикой и только говорили своим непосредственным начальникам, что на другом месте могли бы работать лучше.

Но были и другие люди, делавшие более далеко идущие выводы. Несколько примеров из этих мириад «других» показывают, как трудно приходилось партаппаратчикам еще до того, как система окончательно окрепла. Тот, кто ранее вел революционную борьбу в подполье, в тюрьме и на полях сражений и ныне был призван решать почетную задачу строительства социализма, вдруг осознавал (или постепенно догадывался), что работа в иерархическом аппарате далека от высоких идеалов коммунистического строительства, что здесь царит скука удручающей рутины.

Приведем два примера, относящихся к разным годам.Они указывают на наиболее характерные симптомы этой болезни. Известный чекист Иван Ксенофонтов обратился 4 ноября 1924 г. к Лазарю Кагановичу, в то время кандидату в члены Политбюро, с просьбой освободить его от занимаемой должности управляющего делами ЦК партии. Большевик-ленинец с 1903 г., Ксенофонтов в период с марта 1919 по апрель 1921 г. был заместителем председателя ВЧК, в 1920-1921 гг. представлял ВЧК в Верховном трибунале при ВЦИК, принимал участие в подавлении Кронштадтского мятежа, а позже - «наводил порядок» в стране. В аппарате Центрального комитета партии Ксенофонтов проработал более трех лет. Внешне все выглядело благополучно, но поскольку его работа сводилась к сплошной рутине, он хотел получить другое назначение, где угодно, только не в области экономики, торговли или кооперации, которые его не привлекали [11] 11 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 488. Л. 68. . В то время с подобными просьбами еще можно было обращаться, не опасаясь последующих репрессий, - хотя, вероятно, писать Кагановичу о том, что партийная работа крайне неинтересна, было не особенно осмотрительно. Дело кончилось тем, что Ксенофонтова назначили на работу в сферу образования.

Второй случай произошел десятью годами позднее, в ноябре 1934 года. Некто Хавинсон, заместитель заведующего отделом пропаганды, сообщил своему начальству о неком «товарище Слепченко». Дисциплинированный и вполне надежный работник, отвечавший в парткоме «за списки членов», Слепченко просил перевести его на производство. По словам Хавинсона, он заявил, что «работа в аппарате» угнетает его.И это было сказано именно тогда, когда Слепченко получил предложение стать помощником заведующего отделом промышленности Центрального комитета, что могло бы решить все его личные бытовые проблемы. Но так же, как Ксенофонтов, он обратился к Кагановичу с письмом, утверждая, что за три года аппаратной работы так и не смог к ней привыкнуть. «С каждым ушедшим днем, - смело писал Слепченко, - я теряю свою личность». Хавинсон, пересылавший Кагановичу эту просьбу, высказал мнение, что следует пойти человеку навстречу и отпустить его [12] 12 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 144. Д. 685. Л. 235 и 29. .

1934-й год был (как мы увидим) благоприятным для просьб и высказываний подобного рода, несмотря на то, что они содержали скрытую критику работы партийного аппарата. Но оба приведенных примера являются всего лишь выразительным дополнением к третьему случаю, который содержал откровенную, скрупулезную и хорошо аргументированную критику всей системы власти.

Автором этого документа был Христиан Раковский, член ЦК партии с 1919 по 1927 г. Мы уже упоминали его имя, когда он, являясь главой украинского правительства, в 1923 г. выступил против сталинского плана автономизации образования СССР. Обвиненный в троцкизме, Раковский был снят с дипломатической работы (в 1923 г., обвиненный в «строптивости», направлен в Англию полномочным представителем СССР, а в 1925 г. получил эту же должность во Франции). В 1927-м Раковского выслали в Астрахань, климат которой был вреден при заболевании сердца, которым страдал Раковский. Он пробыл в Астрахани до 1934 г., занимаясь критическим исследованием советской государственной системы, но в конце концов был вынужден «капитулировать», поскольку остро нуждался в лечении. Однако не болезнь убила Раковского: в 1941-м он оказался узником орловского централа и вместе с другими заключенными был расстрелян при спешном отступлении Красной армии под натиском гитлеровских войск.

Суть вынесенного Раковским диагноза тяжелейших недугов, поразивших партийно-государственный аппарат СССР,состояла в следующем. По его мнению, Коммунистическая партия, представлявшая совокупность сотен тысяч людей, объединенных не столько общей идеологией, сколько тревогой за собственную судьбу, была по сути абсолютно аморфной и могла быть излечена только благодаря восстановлению внутрипартийной демократии. Правда, Раковский прекрасно понимал: надежды на исцеление бесполезны, возрождение старой партии - иллюзия. В другой части своего письма, возможно, написанного несколько позднее, он прокомментировал проходящую в партии дискуссию о перспективах второго пятилетнего плана (1933-1937 гг.), который, согласно официальным заявлениям, должен был стать «умеренным пятилетним планом». Точка же зрения Раковского состояла в том, что за годы «умеренной» пятилетки произойдет «окончательное отделение бюрократии от рабочего класса» и обнаружится ее превращение в «правящий слой, поддерживаемый государственным аппаратом» [13] 13 «ВКП(б) и оппозиция» - досье из РГАСПИ, воспроизводящее для внутрипартийной информации различные документы так называемой левой оппозиции, взятые из «Бюллетеня оппозиции», издаваемого Л.Д. Троцким за границей, куда он был выслан после исключения из партии в 1927 г. См. письма Раковского: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 68. Л. 6. . Спустя 30 лет в широко известной книге югославского публициста Милована Джиласа этот факт как бы оказался обнаруженным заново - теперь в качестве теоретической новации, что СССР управлялся так называемым новым классом [14] 14 Djilas М. The New Class: An Analysis of the Communist System. New York, 1957. .