Вадим Поляковский - Иллюзии свобод и горькая действительность

Более 20 тыс. человек, принявших участие в похоронах Стива Бико, потребовали от властей проведения расследования его смерти. В опубликованном в конце 1977 г. официальном медицинском заключении говорилось, что смерть Бико наступила вследствие травмы головного мозга. У него также были сломаны два ребра. В таком состоянии он был отправлен 11 сентября на полицейской машине в Преторию, находящуюся в 1200 км от Порт-Элизабет. В столичной тюрьме Вико не получил никакого медицинского ухода и умер ночью 12 сентября. В ходе расследования выяснилось, что полиция безопасности Порт-Элизабета продержала Вико во время допроса нагим в наручниках и кандалах 48 часов. Полицейские признались, что 7 сентября во время допроса Вико «разбушевался и они его утихомирили»...

И снова вернемся в Латинскую Америку. Уругвай... Страна, где реакционная военщина, захватив в союзе с земельной олигархией и проимпериалистическими кругами власть, растоптала все буржуазные свободы. Рассказ о сегодняшнем Уругвае ведет корреспондент итальянского журнала «Э п о-к а» Альберто Баини.

...Это первый, кажется, случай в бесконечном разнообразии латиноамериканских трагедий, когда страна на глазах приходит в запустение. Ежедневно из нее эмигрируют сотни жителей. На стене морского вокзала чья-то рука даже начертала: «Кто уйдет последний, пусть погасит свет». Когда от причалов порта Монтевидео отходят суда, на пирсе остаются плачущие старики, не питающие надежды вновь увидеть покидающих их детей. Душераздирающие сцены происходят каждый вечер в аэропорту «Карраско» перед отправлением самолетов в зарубежные рейсы.

В центральных кварталах Монтевидео швейцары отвинчивают медные таблички в подъездах домов, где раньше жил цвет «свободных профессий».

— Адвокат Анайя? Уехал.

— Архитектор Отеро? В Канаде, сеньор.

— Инженер Лопес? Кажется, в Рио...

«Это не эмиграция, это исход»,— считает А. Баини. Накрепко заперта дверь закрывшейся редакции журнала демократического направления «Марча». В помещениях профсоюзов можно увидеть лишь полицейских или армейских офицеров.

Беспощадный экономический кризис и репрессии опустошают Уругвай. Уезжают не только «носители мозгового вещества» — технические специалисты, интеллигенция — бегут все подряд. 12 лет назад в текстильной промышленности было 26 тыс. рабочих, сейчас — 9 тыс. Мэры двух городков, Мерседес и Фрай-Бентос, вывесили объявления, что муниципалитеты не работают, потому что все служащие выехали за границу. Директор университетской клиники известил, что операции с искусственной почкой отменяются: из 35 специально подготовленных медсестер не осталось ни одной.

С какой стороны ни взглянуть на Уругвай, он производит впечатление безнадежно остановившейся машины. Журналисты предпочли работать в Буэнос-Айресе. Уехали балерины, музыканты симфонического оркестра, две трети университетской профессуры, певцы и актеры. За границей столько уругвайских футболистов, что из них можно составить национальную сборную, куда более сильную, чем имеющаяся.

За последние годы уехало более 10% уругвайцев. Эмиграция охватила главным образом возрастную группу между 20 и 50 годами. Поэтому на улицах Монтевидео чаще всего встречаются старики. В субботний вечер знаменитая набережная Сур пустынна. «Начинаешь понимать,— пишет А. Баини,— что имеют в виду социологи, когда говорят, что Уругвай сейчас «самая старая страна в мире»».

Экономический кризис и инфляция буквально пожирают страну. Режим проводит девальвацию за девальвацией. Стоимость жизни растет, зарплата заморожена, а если кто-нибудь пробует протестовать, то появляются войска или полиция.

Страна была богата. Ее называли латиноамериканской Щвейцарией. На протяжении 70 лет считалось, что каждого уругвайца при появлении на свет уже поджидают 12 голов скота, пасущегося где-нибудь там, во внутренних районах, представляющих собой одно необозримое ранчо. Армия не занималась политикой и не была кастовой.

Но вот произошел «гольпе» — военный переворот. Был распущен парламент, разогнаны партии, профсоюзы. Страна, имевшая на континенте самую либеральную конституцию, превратилась в застенок, в камеру пыток. Армия набила узниками стоящие на приколе суда, скотобойни, холодильные склады для мяса и даже крытый стадион на 20 тыс. мест. День за днем растет и без того уже длинный перечень людей, подвергнутых пыткам. В документах ряда международных организаций Уругваю уже отведены целые главы.

Страна находится в руках военных, посла США, ведущего здесь себя словно римский проконсул, и, наконец, кучки банкиров и латифундистов, которых уругвайцы называют «роска». Буквально это слово обозначает складки жира, свисающие на затылке апоплексически тучного человека. И вот по мере того, как страна приходит в запустение, старые и новые хозяева делят между собой что осталось. Банки, десятилетиями принадлежащие государству, возвращаются частным владельцам. Армия пожирает половину бюджета и потребляет 54 % нефти (которая целиком импортируется, так как в стране нет ни капли собственной). Даже полицейские и армейские капралы стараются не зевать: пишущие машинки из разграбленных и закрывшихся газетных редакций некоторое время спустя появляются на полках комиссионных магазинов.

Акты насилия и разложения политической власти здесь в отличие от других стран не «растворяются» в пространстве и внушительных цифрах статистических выкладок. Здесь они приобретают чудовищно всеобъемлющий характер. Людей пытают, чтобы не дать рассеяться атмосфере террора и страха, чтобы «поднять дух» солдат и убедить армию, что никто не может устоять перед ее силой. Пытают для того, чтобы изгнать из памяти воспоминания, исторические даты, чтобы «загипнотизировать» и вытравить из сознания всякие сомнения и угрызения.

— У меня в сумочке нашли фотографию Че Гевары,— рассказывала корреспонденту «Э п о к а» студентка университета.— Ах, так вот кто твой кумир. Раздевайся, сейчас мы тебе покажем...

Портовый грузчик, 42-летний Рубен Сассано, профсоюзный активист, сообщил корреспонденту, что видел, как людей, привязанных к лошади, волочили по двору казармы.

Искусство пытки стало в Уругвае весьма изощренным. В лексиконе жертв и палачей появился целый ряд новых терминов. «Подводная лодка» — это когда человека привязывают к доске и опускают в воду на все более длительные промежутки времени. «Душ» — непрерывный поток воды, струящейся по скованному человеку, что намного повышает электропроводность тела, истязаемого током.

Не всегда обязательно прибегать к вырыванию ногтей или побоям.

— Я провел в казарме пятнадцать дней,— рассказывал А. Баини один из свидетелей, попросивший не разглашать его имени.— Самое ужасное — это капюшон, который с меня не снимали. Кто этого не прошел, не может понять, в чем здесь дело. Чувствуешь себя совершенно беззащитным, не знаешь, где находишься, что вокруг тебя происходит и что произойдет. Единственное неотвязное чувство — страх, чудовищный страх из-за того, что не видишь света и все время задыхаешься. После пятнадцати дней, проведенных в таком состоянии (причем нас держали все время стоя), пришел солдат и произнес двухчасовую речь. И представляете, его доводы убедили нас: единственное, чего мы желали,— выйти, уйти. Когда нас развязали, я даже сказал солдату «спасибо». Они убедили нас в своей правоте.