Вадим Поляковский - Иллюзии свобод и горькая действительность

Выдавая палату общин за орган подлинно народного представительства, британские политиканы и преданная капиталистическому строю печать стремятся представить ее в качестве выразителя чувств и мыслей избирателей через своих депутатов, которые наделены правом вносить любые законопроекты.

Действительно, пишет С. Смит, «так называемый «10-минутный законопроект» формально предоставляет члену палаты возможность внести на обсуждение любое законодательство, какое он сочтет нужным. Однако... право на это получит тот, кто первым займет очередь с утра. Счастливчик затем получает право на 10-минутное выступление. Другой парламентарий в течение того же времени может выступать со своими возражениями. Должен предупредить, что это всего лишь еще один из способов обмануть общественность и заставить ее поверить, будто слова воплощают в дела. Шансы превращения 10-минутного законопроекта в закон равны нулю».

Есть и еще один трюк создания видимости демократии, который Сирил Смит называет «перлом скудной сокровищницы законодательных возможностей». Это «законопроект отдельного члена» палаты общин. Но чтобы его внести, надо, чтобы на его автора выпал счастливый жребий, который тянет... спикер палаты общин — желающих «протолкнуть» свой билль много, а время для этой процедуры строго лимитировано. Его обсуждают по пятницам, когда парламент расходится в 4 часа дня. И если законопроект до этого времени не проходит (а какой серьезный законопроект может?), он моментально умирает. Зато форма — свобода законодательной инициативы во всей ее красе — оказывается соблюденной!

— В течение первых десяти месяцев в Вестминстере я с ужасом наблюдал за действием этой удушающей процедуры. После этого я уже не мог едержаться и заявил: «Это самый большой фарс

Вест-энда!» Поясним: Вест-энд — это центр Лондона, где находится парламент, а также театры, в том числе специализирующиеся на дешевых постановках.

Однако еще большей карикатурой на демократический процесс принятия решений является палата лордов, члены которой не избираются вообще. Из 1140 заседающих в ней пэров, которые получают «возмещение расходов» в дни посещения палаты, 845 — наследственные, получившие места вместе с титулами, земельными угодьями и другой недвижимой собственностью, которая дает им «кругленькие» доходы. Еще 295 — пэры пожизненные из числа «вышедших в тираж» государственных и политических деятелей. Кстати, именно введение пожизненного пэрства в 1958 г. сыграло роль своеобразного вспрыскивания для продления жизни палаты лордов, которая, «как выражали опасения (или надежды), постепенно отомрет по причине бездеятельности и одряхления ее членов», писал «Обсервер мэгэзи н».

Так функционирует древнейший из действующих на земле парламентов, роль которого сводится к защите интересов правящего класса. И используются ли при этом псевдодемократические процедурные атрибуты, как в Англии; трюки мажоритарной системы голосования, когда благодаря хитроумным комбинациям оказываются избранными кандидаты правящих партий, даже получившие меньшинство голосов, как это имеет место во Франции; так называемая двухпартийная система обеспечения власти большого бизнеса, как имеет место в Соединенных Штатах; или роспуск законодательных органов, когда они становятся помехой, о чем свидетельствуют примеры Чили, Греции и других стран,— главное сводится именно к тому, чтобы, используя демократические лозунги, навязать неурезанное господство буржуазии, обеспечить эксплуатацию рабочего класса.

«Парламент целиком утратил свое значение представительного органа,— считает французский «М онд дипломати к».— От депутатов хотят, чтобы они вели себя не как избранники наро« да, а как назначенные чиновники. 90 процентов законопроектов исходят от исполнительной власти, которая просто передает их в палату на одобрение. Оппозиция критикует или отвергает закон? Не имеет значения».

Даже если депутатам или сенаторам удается провести закон, у них нет никакой возможности проследить за его выполнением; деятельность парламентариев блокируется исполнительной властью и чиновничеством, продолжает журнал, приводя в подтверждение своих слов мнение сенатора Кай-яве.

— В 1976 г.,— заявил он,— мне удалось уговорить сенаторов проголосовать за поправку, облагавшую специальным налогом прибыли филиалов иностранных концернов, которые арендуют французское оборудование. Так вот, позднее мне попался циркуляр, гласивший прямо противоположное тому, что единодушно одобрил сенат. У правительства развязаны руки; оно проводит свою собственную политику — как феодал; это опаснейшая язва, разъедающая наше общество...

В результате администрация, приводит «М о н д дипломатии» слова доктора философии Ж. Мейера, превращается в «не зависящую от парламента, никем не контролируемую силу».

Впрочем, так ли она бесконтрольна? После 1958 г. (когда была создана нынешняя так называемая V Республика.— Авт .), поясняет экономист Анри Клод, на которого ссылается журнал, в министерские кресла пересаживаются руководители многих монополистических предприятий. Косвенный контроль капитала над государством сменился прямым. Нынешний режим явился своего рода симбиозом между денежной властью и технократией. Его можно назвать технократической плутократией. Посредством бюджета, в частности военного, государство производит перераспределение национального дохода, отдавая львиную долю монополиям; посредством валютной политики государство разоряет мелких вкладчиков и обогащает крупных; посредством налоговой оно поощряет монополистический сектор; политикой в вопросах внешней торговли оно дает преимущества крупным экспортерам.

Довольно долго считалось — а некоторые наивно верят в это и поныне,— что капитализм предполагает существование некоего договора, в силу которого в обмен на отданный труд в обществе происходит перераспределение накопленных богатств. Но мы живем в системе, являющей собой не договор, а вызов, который становится все более очевидным, пишет «М онд дипломатии». Эта система ведет к разбазариванию средств, множит потребности, однако удовлетворить их позволяет лишь ничтожной кучке богатеев. Барьеры не снимаются, они переносятся, запрещая доступ неимущим в заповедные места привилегированных. Денежная сегрегация не знает жалости и действует на всех уровнях.

Особенно ярко характер «демократии» денежного мешка проявляется в Соединенных Штатах, где и конгресс, и правительство выступают в роли приказчика монополий, поскольку верхушка государственного аппарата тесно переплелась с промышленно-финансовым капиталом, определяющим генеральный курс политики страны.