Ян-Вернер Мюллер - Что такое популизм? [litres]

Как же нам быть? В этой главе я предпринимаю три шага. Во-первых, пытаюсь показать, почему распространенные подходы к пониманию популизма не работают и заводят в тупик. Социально-психологический подход, фокусирующийся на настроениях избирателей, социологический анализ, нацеленный на определенные социальные классы, а также оценка качества политических программ – все это до какой-то степени помогает понять природу популизма, но не позволяет четко очертить границы популизма и показать, в чем его отличие от других феноменов. (Самоописания политических деятелей тоже здесь не годятся: нельзя автоматически стать популистом, только потому что так себя называешь.) Я отказываюсь от всех этих подходов и иду другим путем [9] С формальной точки зрения я пытаюсь сконструировать идеальный тип в духе Макса Вебера. Отчасти я делаю это для того, чтобы продемонстрировать принципиальные, на мой взгляд, отличия популизма от демократии. Очевидная опасность тут заключается в хождении по кругу: популизму приписывают характеристики, которые представляются неприемлемыми с политической, нравственной и даже эстетической точки зрения, и в результате находят подтверждение тому, что популизм и демократия отличаются друг от друга: дело заметно упрощается, если исходить из того, что демократия – непротиворечивый и бесспорный концепт, смысл которого всем очевиден. Иными словами, опасность состоит в том, что мы получаем очень четкую картинку, только потому очень предвзято описываем противоречия. У исследователей в области сравнительной политологии, изучающих популизм, другая проблема: их, наоборот, беспокоит нечеткость, размытость определений. См.: Sartori G. Concept Misformation in Comparative Politics // American Political Science Review. 1970. Vol. 64. P. 1033–1053. .

Я полагаю, что популизм – это не жесткая доктрина, а скорее набор довольно отчетливых положений, в которых просматривается внутренняя логика. Если проанализировать эту логику, можно обнаружить, что популизм – это вовсе не полезные коррективы, которые необходимо внести в демократию, ставшую слишком «элитистской», как утверждают многие обозреватели. Образ, предполагающий, что либеральная демократия – это такие весы, которые можно качнуть чуть больше в сторону либерализма или чуть больше в сторону демократии, в корне неверный. Да, действительно, демократии могут различаться по ряду моментов, таких, например, как возможность и частота референдумов или право судей накладывать вето на законы, принятые подавляющим большинством голосов тем или иным законодательным органом. Но представление о том, что мы приближаем идеалы демократии, настраивая «молчаливое большинство», предположительно игнорируемое элитами, против избранного политика, – не просто иллюзия; это политически губительная идея. В этом смысле, на мой взгляд, правильное представление о природе популизма поможет нам глубже понять природу демократии. Популизм – это что-то вроде тени, которая постоянно сопутствует современной представительной демократии, неотступная угроза. Понимание того, что такое популизм, поможет нам лучше разглядеть отличительные черты – а также, до определенной степени, недостатки – демократических систем, в которых мы существуем [10] Я разделяю озабоченность по поводу того, что можно было бы назвать «теорией теории», – политической теории, которая занята главным образом другими теориями, а не современной историей во всей ее сложности и зачастую полной непроницаемости. Но я не думаю, что подобную озабоченность нужно проявлять в виде драматических призывов к «реализму», что в результате приведет всего лишь к очередному витку теоретизирования по поводу теории, на этот раз по поводу «реализма». Пора бы уже теоретикам переходить к действиям, вместо того чтобы бесконечно обсуждать правомочность вопроса «что делать?» .

Представление о популизме как о чем-то «прогрессивном» или связанном с «широкими массами» – это преимущественно американский (характерный для Северной, Центральной и Южной Америки) феномен. В Европе этот термин понимается иначе, в силу других исторических предпосылок. Здесь популизм является синонимом (такого рода комментарии обычно исходят от либералов) безответственной политики или разного рода политического заигрывания («демагогия» и «популизм» часто используются как взаимозаменяемые понятия). Как выразился однажды Ральф Дарендорф, популизм – штука простая, а демократия – сложная [11] Dahrendorf R. Acht Anmerkungen zum Populismus // Transit: Europaische Revue. 2003. No. 25. P. 156–163. . «Популизм» издавна ассоциируется с накоплением государственного долга – эта ассоциация снова возникла недавно при обсуждении таких партий, как греческая СИРИЗА и испанская «Подемос», которые, с точки зрения многих европейских обозревателей, служат примером «левого популизма».

Популизм также часто ассоциируется с тем или иным классом, особенно с мелкой буржуазией и, пока крестьяне и фермеры не исчезли из европейского и американского политического воображения (это произошло, на мой взгляд, примерно в 1979 г.), с теми, кто занимался возделыванием земли. Эта теория выглядит социологически обоснованной (классы – это, разумеется, условные конструкции, но их можно вполне корректно и с высокой степенью точности идентифицировать на эмпирическом уровне). Подобный подход обычно подкрепляется набором критериев, позаимствованных из социальной психологии: утверждается, что те, кто публично выражает поддержку популистам, и в особенности те, кто голосует за популистские партии, движимы «страхами» (перед модернизацией, глобализацией и т. п.) или чувством «гнева», «разочарования» и «обиды».

Наконец, среди историков и социологов (и в Европе, и в США) распространено мнение, что популизм лучше всего описывать, исходя из того, какие общие черты выявляются у тех партий и движений, которые в тот или иной период своего существования называли себя «популистскими». Таким образом, характерные черты данного конкретного «-изма» выводятся из самоописаний соответствующих исторических акторов.

С моей точки зрения, ни один из этих подходов и на первый взгляд прозрачных эмпирических критериев не годится для концептуализации популизма. Учитывая распространенность таких подходов – и то, с какой легкостью употребляются сейчас на каждом шагу такие обманчиво нейтральные, эмпирически обоснованные диагнозы, как «низший средний класс» и «обида», – я хотел бы более детально изложить свои возражения.

Прежде всего, в том, что касается качества проводимой политики, трудно отрицать тот факт, что политика, обосновываемая ссылками на «народ», на самом деле может оказаться безответственной: те, кто ее проводят, плохо ее продумали и не сумели проанализировать имеющиеся данные; скорее всего, если бы они могли просчитать все долгосрочные последствия, то воздержались бы от политической гонки, эффект которой – всего лишь краткосрочная выгода от победы на выборах. Не надо быть неолиберальным технократом, чтобы видеть абсолютно иррациональный характер такого рода политических стратегий. Вспомним незадачливого преемника Уго Чавеса на посту президента Венесуэлы, Николаса Мадуро, который пытался бороться с инфляцией, отправляя в магазины электроники солдат, чтобы они меняли этикетки на товарах на новые, с заниженной ценой. (Теория инфляции, которой отдавал предпочтение Мадуро, сводилась к тому, что во всем были виноваты «паразиты из буржуазии».) А французский Национальный фронт в 1970-х и 1980-х годах расклеивал плакаты с лозунгом «Два миллиона безработных – это два миллиона лишних иммигрантов!» Такое простое уравнение всякому было под силу решить и сделать «здравый» вывод о том, каким должно быть правильное политическое решение.