Виктор Каменев - Россия, 21-й век [СИ]

Поженились потом.

Серёнька остановился, глянул в сторону крайних изб, сразу за которыми начинался лес. А если всё-таки шпион хахлов? Что делать?

И Серёнька принял решение. Незнакомца догнать и последить за ним. Если просто влюблённый — вернуться домой. Будет вести себя подозрительно — поднимать крик. Ведь непонятно, чего этим хахлам неймётся, но Святую Русь они люто, по-животному, ненавидят.

Неслышно ступая, Серёнька пошёл в сторону леса. Незнакомец пропал. Ну да ничего, Серёнька в этих местах ориентировался очень хорошо. Шпион-хахол не имел никаких шансов уйти незамеченным.

Почуяв сзади резкое движение, Серёнька не успел ни отскочить, ни даже испугаться. Широкая, крепкая ладонь зажала рот, ухо обжёг торопливый шёпот:

— Прости, пацан, но я не могу позволить тебе следить за мной.

Потом Серёньку больно кольнули в шею, и на него навалилась тьма.

Он очнулся от зудения комаров.

Голова не соображала.

Стояла ночь, но тьму раздирали яркие сполохи, деревня гудела, орали какие-то люди.

Серёнька, не думая, на инстинкте, пошёл, словно бабочка, прямо на свет.

У отца Варсонофия горело. Пылали амбары, сараи, загоны. По двору носились люди, тревожно мычала и блеяла выведенная за ворота скотина.

Значит, всё-таки шпион, диверсант-поджигатель.

Серёнька потрогал то место, куда хахол вколол ему усыпляющее средство. Там уже не болело. В стороне стояли пацаны и смотрели, как челядь Варсонофия таскает вёдрами воду. Крестьяне из деревни вытаскивали из амбаров добро священника и складывали его во дворе. Сам отец Варсонофий — маленький, худой, лысый, с растрёпаной бородой, бегал по двору и кричал, что его разорили.

Это было странно. Ведь священники — особая каста. Вот сейчас отец Варсонофий помолится — и господь явит чудо, погасит огонь.

Но священник почему-то и не думал молиться.

У кучи мешков, сваленных за воротами, дурным голосом ревела попадья.

Серёнька пристроился к пацанам. Спросил:

— Давно горит?

— Давно. Батька твой тоже здесь. Гасит, — сообщил всезнающий Кадырпут.

— А Варсонофий молился?

Кадырпут презрительно сплюнул и ничего не ответил.

Пацаны начали шушукаться о том, что от молитв попа всё равно не будет никакого толку, и Серёньке даже стало страшно, что кто-то из взрослых может услышать эти разговоры, но тут приехала самая настоящая пожарная машина, которую вызвали из города.

Пожарные развернули длинный брезентовый шланг из-под цистерны. Двое тут же начали качать помпу. С конца шланга хлынула вода; струю направили на амбар.

— Что ж вы так долго ехали, ироды! — завопила попадья, но Варсонофий тотчас увёл её в сторону.

Тренированные кони, притянувшие машину, ничуть не боялись огня, но их всё равно поставили задом к пламени.

С пожарными дело пошло быстрее. От залитых водой стен валил чёрный дым, огня становилось всё меньше.

Появился полицейский, внимательно разглядывая небольшую жестяную канистру у себя на ладони.

— Загорелось в десяти местах сразу, — заметил Кадырпут. — Говорили же, что шпионы везде. Теперь, наверное, патрули по деревне будут ходить.

Это Серёньку порадовало. Кто ж откажется на казацкий патруль поглазеть? Да и шпионов погоняют — кто знает, что ему захочется поджечь в следующий раз.

Полицейский с канистрой подошёл к детям.

— Эй, малые, видали кого-то подозрительного?

Пацаны затрясли головами. У Серёньки язык чесался рассказать о своём приключении, но его небольшой жизненный опыт подсказывал, что ничего хорошего из этого не выйдет.

— Давайте тогда отсюда все, — сказал полицейский, повысив голос. — А то запишу!

Пацаны кинулись врассыпную.

Серёнька поплёлся домой. Всё равно пожар почти потушили, на машину посмотрел. Дома попадёт за долгое отсутствие. Что сказать?

Но мать не бранилась.

Спросила лишь:

— Отец там ещё?

— Не застал. Но пацаны говорят, что да.

— Есть будешь?

Серёнька кивнул.

Мать положила ему в тарелку холодной каши, отрезала хлеба. Серёнька с набитым ртом восторженно рассказывал о пожаре, но тут вдруг в дом ввалился отец и тотчас закрыл за собой дверь.

И Серёнька пришёл в ужас, увидев на полу туго набитый мешок. От него пахло дымом, и, вобщем-то, не нужно было объяснять, откуда он взялся.

— Украл! — громким, драматическим шёпотом ухнула мать. — У священника!

— Тише ты! — шикнул отец. — Открывай подпол!

— Верни! — простонала мать. — Может ещё не накажут!

Серёнька никогда не видел её столь напуганой.

Отец открыл подпол сам и поволок туда мешок, оставлявший на дощатом полу тонкую, бело-серую пыль.

Мать закатила речь о том, что батюшки — святы и общаются с самим богом; воровать​у них — великий грех. Батюшка всему научит, во всём посоветует, поможет, если понадобится. Как можно их обижать, если они с человеком от рождения до смерти?

Отец, сердито сопя, влез в подпол, втянул за собой мешок, охнул. Серёнька подскочил, выхватил горящую лучину из щели между брёвнами стены, нагнулся над квадратной ямой в полу.

Почти невидимый в тусклом свете, отец заволок мешок под нижние доски, подпихнул его ногой, чтобы не бросался в глаза, а затем ловко взобрался по деревянной лесенке наверх.

— Что люди скажут? — громко прошептала мать, глядя на отца огромными от страха глазами.

— Скажут — взял в долг. Ты бы видела, сколько таких мешков у святого отца — ему и за сто лет не съесть.

— Отнеси назад! — взмолилась мать. — А если у нас эту муку найдут? Что скажем?

— Скажем — гуманитарная помощь голодающим от нехристей-гейропейцев. Это, кстати, она и есть — видела штампик на мешке? И пусть тогда отец Варсонофий объясняет, почему мука в его амбаре, а не в нашем.

Но мать не слушала никаких доводов.

— Украл, украл, — твердила она в ужасе.

— Так у бесов — не грех, — ответил отец и вдруг подмигнул Серёньке.

И они расхохотались, но не слишком, чтобы кто-нибудь с улицы случайно не услышал, а мать крестилась и приговаривала:

— Господи, спаси и помилуй! Господи, спаси и помилуй!

Отец Лука запер дверь опочивальни и вызвал Мэри Чанг. Дела долго не позволяли ему увидеться с ней. Она танцевала эротические танцы и некоторое время назад была безумно популярна. Её осудил Высший церковный совет, но, как ни странно, и на Святой Руси у Мэри Чанг было множество поклонников; тайных, понятное дело. Православная полиция проводила рейды, изымая календари и плакаты с её изображением, православные священники громили и обличали любителей сатанинских танцев — всё было без толку.

Церковное проклятие на Мэри Чанг не действовало. Она оставалась бодрой, энергичной и продолжала своими танцами, общительностью и непомерной доброжелательностью к окружающим сводить людей с ума.