Михаил Попов - БУДУЩЕЕ ЗА ОБЩЕСТВОМ ТРУДА

Из этой бессмыслицы, составленной по рецептам модерна, трудно что-то извлечь для понимания современности и тем более будущего, выходящего за пределы современности. Будущее России в концепциях постмодерна накрепко привязывается к прошлому, причем не к социалистическому, а к капиталистическому прошлому. Тем самым постмодернизм отрицает всякую теоретическую возможность рационального объяснения перехода к действительному будущему или на языке модернизма к постсовременности.

В самом деле, что можно сказать о том, что будет после современности, если не допускается развитие! Ровным счетом ничего вразумительного. Это обстоятельство вынуждает постмодернистских авторов прибегать, как показали А. Сокал и Ж.. Брикмонт, к чисто мошенническим приемам и запутанному стилю изложения, прикрывающему отсутствие и невозможность подлинной мысли. «Предположим, – пишет Р. Давкинс в своей рецензии на книгу выше названных авторов “Интеллектуальные мошенники”, – что вы – интеллектуальный мошенник, которому нечего сказать, но с сильной амбицией преуспеть в академической жизни. Какой стиль письма вы тогда предпочли бы. Наверняка не ясный, ибо ясность выставила бы напоказ отсутствие содержания в ваших писаниях» [30] Dawkins R. Postmodernism disrobed. P.141. .

Пример с присутствием и отсутствием предпринимателей в современной России, приведенный выше, вполне подтверждает эту оценку постмодернизма. Такого рода алогизмы проистекают из модернистской трактовки социальной реальности, вернее, из отрицания ее объективности и из ее сведения к чисто субъективной конструкции. Ведь «присутствие» социальной реальности в форме «предпринимателей» обретает основание лишь в опыте социолога, ее смысл определяется «интенцией» социолога. В зависимости от угла зрения, под которым социолог воспринимает и интерпретирует свой опыт, один и тот же опыт может быть истолкован и как «присутствие», и как «отсутствие» чего-либо. В итоге социальная реальность будет определяться субъективным содержанием опыта и его интерпретацией социологом, т. е. отрицается сама возможность объективной истины, что лишает смысла применять здесь нормальную человеческую логику. Этого не позволяет солипсизм.

Столь же невразумительны модели прогресса в их постмодернистском «осмыслении». Так, модель экономического роста у представителя персоналистского постмодерна П. Козловски, антисциенистские сочинения которого распространяются у нас, выглядит как некая комбинация расширения и сокращения. Решение проблемы примитивно сводится к тому, чтобы найти середину между расширением и сокращением. «Ни человек, ни что-либо другое, – пишет он, – в природе не растет и не расширяется безгранично. Также и человеческая личность не является безгранично расширяющимся устройством, без конца поглощающим ограниченные ресурсы; она держится на хрупком равновесии двух тенденций или движений – движения расширения и движения сокращения... Как человеческая личность, так и жизненные порядки, философские истолкования общества, культура и экономика должны найти середину между сокращением и расширением. Двойное направление роста – вовне и вовнутрь – говорит о том, что и экономика должна расти вовне и вовнутрь и что способность к внутреннему углублению широко раздвигает границы роста» [31] Козловски П. Прощание с марксизмом-ленинизмом. Очерки персоналистской философии. СПб., 1997. С. 91, 95. .

Очевидно, что искать середину между расширением и сокращением, между ростом вовне и вовнутрь – это бессмысленное дело. Но эта бессмысленность есть прием, посредством которого отрицается возможность прогресса и развития вообще. Они обессмысливаются. Ведь середина между расширением и сокращением чего-либо – это покоящееся состояние, оно остается таким, каким было.

Поверхностное понимание истории в понятиях «больше» – «меньше» давно преодолено в обществознании [32] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 90. .

У нас функцию объяснить «посткоммунистическое» развитие России с позиций модернизма и постмодернизма взяли на себя несколько авторов (А. С. Ахиезер,

В. В. Козловский и др.), в том числе В. Г. Федотова из Института философии РАН. В своей книге «Модернизация “другой” Европы» она поставила целью дать «подробный анализ модернизационной (неомодернизационной) и постмодернизационной перспективы и представить контуры теории посткоммунистического развития» [33] Федотова В. Г. Модернизация «другой» Европы. М., 1997. С. 14. . Книга начинается с модернистского дискурса о судьбах России в зеркале методологии. Им оказывается не зеркало П. Глобы, выводящего эти судьбы из расположения звезд (звездного контекста), а из двух посылок модернистски трактуемой социологии знания: из степени самоочевидности того или иного типа знания (обозначающего) и из социального контекста типа знания.

Самоочевидным, по ее мнению, для России типом знания является не социальнотеоритическое и не социально-технологическое, а мировоззренческое (идеологическое) знание. Это вроде бы самоочевидно, ибо первые студенты, посланные Борисом Годуновым за рубеж, проявили исключительный интерес к алхимии и к астрологии. Но это говорит, скажем мы, лишь о том, что в России не было алхимии и астрологии, и следовательно, не столь очевиден мировоззренческий тип знания применительно к России, если она не знала ни алхимии, ни астрологии, а на Западе они в то время процветали.

Типом знания обуславливается и социальный контекст. Россия может быть «обозначена как место (социальный контекст), отличающееся предпочтением особого типа социального знания», т. е. преобладанием мировоззренческого знания над научным. Соответственно, подход к проблеме модернизации общества должен быть, согласно автору, культурологически-цивилизационным, а не материально-цивилизационным. Это значит, что социальные сдвиги ею рассматриваются как следствие культурных и цивилизационных обстоятельств и главными из них – духовными процессами, т. е. она не скрывает свою приверженность субъективному методу, заявляя, что руководствуется посылкой о главенстве культуры, духовного контекста.

Что касается методологического подхода к выявлению путей развития России (термин «развитие» применяется исключительно в модернистской трактовке), то здесь речь идет не об обосновании особенного, но действительного пути развития, что требовала классическая методология, а о ракурсах интерпретации, понимания этих путей. Эти ракурсы интерпретации не должны быть онтологизированы, т. е. не должны быть представлены как реально возможные, они лишь точки зрения, не имеющие подтверждения. Спор о том единственном пути, который потом подтверждается историей, объявляется бессмысленным (как будто путь никогда не бывает единственным), тогда как на самом деле бессмысленным является совмещение ракурсов интерпретации, если исследователь не выявляет тот реальный путь, по которому пойдет Россия.