Герфрид Мюнклер - Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США

Морские империи похожи на степные в том, что периферии в основном лишь эксплуатируются, не предпринимается никаких специальных усилий для того, чтобы распространять завоевания цивилизации. По меньшей мере, в фазе возникновения торговые империи, поддерживаемые с моря, ограничиваются лишь установлением экономических связей между центром и периферией. Существующие социально-политические структуры в новых пространствах торговли они в основном оставляют в неприкосновенности. Зачастую они кооперируются с местными властителями или же изображают соперничество с ними, однако по сути их интересуют лишь определенные товары. Чем меньше инвестиции в периферию, тем выше прибыли — такова была калькуляция имперского проекта на основе коммерческого изъятия прибавочного продукта.

Может ли такой расчет срабатывать на долгую перспективу или же он наталкивается на противодействующие силы, в итоге изменяющие баланс сил, не ясно. Торговый контакт с чужеземцами надолго подрывает социально-политический порядок страны аналогично постепенному ее истощению вследствие постоянного ограбления вооруженными силами степных империй. Империи, которые полагаются только на коммерческий или только на военный способ эксплуатации, отказываясь от крупных инвестиций в свои окраины, едва ли располагают возможностью надежно встроить их в свой «мировой порядок». Для их стабильности и долговечности, одна

ко, решающим становится тот факт, удалось ли это сделать. Империи, в которых центр и периферия связаны друг с другом только процессом изъятия прибавочного продукта, будут всегда распадаться быстрее, нежели те, которые перешли к регулярному администрированию своих провинций, то есть не только изымают ресурсы со своей периферии, но и инвестируют в них. Ни одна из seaborn empires и ни одна из степных империй не достигли по своей долговечности и стабильности уровня Римской или Китайской. Секрет устойчивости долговечных империй, видимо, заключался в том, что они в кризисных или катастрофических для периферии ситуациях ее спасали или давали ей новый жизненный импульс. При этом внешние области империи были к этому готовы лишь тогда, когда у них было четкое осознание своей принадлежности к империи и они были убеждены, что развал ее будет им скорее во вред, нежели на пользу30.

Отказ от безостановочного опустошения периферии и решение инвестировать в нее как цивилизирующими, так и инфраструктурными проектами, конечно, не означает, что теперь отношения между центром и периферией изменятся с точностью до наоборот и последняя превратится только в пользователя всех благ империи. Тем не менее с переходом через «августовский барьер» империя сможет распределить связанные с ее содержанием тяготы более равномерно, искусно возложив их и на тех, кто до сих пор только получал выгоды от империи: дорогой военный аппарат и вновь образованные административные структуры теперь уже не будут оплачены только лишь за счет дани и податей, собранных с покоренных провинций на периферии империи; для финансирования империи теперь будут привлекаться — в виде плательщиков налога — и жители имперского центра. Это, конечно, нередко вызывает сопротивление, и, соответственно, в центре возникает опасное стремление к путчам и восстаниям, которые обещают смягчение всех этих тягот. За стабилизацию империи на периферии, таким образом, приходится платить растущим недовольством в центре. Это является и решающей причиной того, что многие империи никогда не переступали через «августовский барьер»: нестабильность на периферии, очевидно, переносится значительно легче, нежели перманентное недовольство в центре, и представляется, что возможное отпадение одной из провинций скорее усилит центр, нежели продолжающиеся беспорядки в столице. В исторической ретроспективе, конечно, кажется, что было наоборот: ненадежные провинции якобы чаще приводят к краху империи, нежели беспорядки в центре. Так или иначе, в большинстве случаев сравнительно сбалансированный бю- рократически-административный способ изъятия прибавочного продукта на всем имперском пространстве повышает стабильность последнего.

Помимо географических факторов, которые определяют манеру экспансии ядра империи, наличествует еще и ограниченное пространство решений для элит, в рамках которого они могут определять характер и структуру распростране- ния имперского владычества. Их решения нередко находятся под влиянием исторических образцов или политических мифов. Так, Англия в течение всего XVII столетия колебалась, считать ли себя наследницей Рима или Карфагена, при этом карфагенская торговая мощь противопоставлялась римской территориальной империи31. За отказом от римского варианта стояло мнение, что подобная империя с неизбежностью будет управляться одним-единственным человеком, что и было показано Римом эпохи перехода от республики к принципату, в то время как Карфаген до последнего оставался олигархией крупных и богатых фамилий, стоящих у власти.

Континентальная экспансия рассматривалась, соответственно, как связанная с милитаризмом, относительно которого предполагали, что он приведет к диктатуре или деспотии и тем самым отменит успешное конституционализирование Англии, прошедшее в 1688-1689 гг. [56] Автор имеет в виду так называемую Славную революцию, ставшую последним на сегодняшний день государственным переворотом в Англии и заложившую основы современного политического устройства Великобритании. Напротив, развитие охватывающей весь мир торговой державы, основанной на informal rule [57] формальном правлении (англ.). , вполне сочетается с аристократической формой правления: так как она лишь иногда обязана обращаться к военным отрядам, принципиально используемым только за пределами родины, военные не смогут стать опасным внутриполитическим фактором. Ограничение ролью морской торговой державы оказалось спасительным щитом против нежелательных с внутриполитической точки зрения вариантов развития.

Конечно, можно рассматривать это и строго наоборот и в случае Рима как прямую угрозу республике расценивать не территориальную, а как раз морскую экспансию. Тогда решение сената отойти в противостоянии с Карфагеном от прежней политики постепенного расширения территории небольшими аннексиями и маркирует начало конца Римской республики. Лишь вследствие новой, широкого размаха морской политики, собственно, и получили власть и влияние те люди, которым рамки республиканского государственного устройства оказались слишком тесны. За счет применения легионов за морями срок службы солдат так растянулся, что они уже не могли хозяйствовать в своих мелких крестьянских усадьбах, откуда вырос взрывчатый революционный потенциал проблемы ветеранов. При этом сроки командования войсками приходилось продлевать раз за разом, так что между солдатами и их командирами складывались отношения доверия и ожиданий, а это вступало в противоречие с республиканским принципом ротации32. Таким образом, завоевание новых территорий приводило к образованию новых элит, честолюбие которых можно было бы удовлетворить только лишь дальнейшими захватами.