Герфрид Мюнклер - Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США

Две стороны русской империи в течение XIX столетия привели к проблеме русского дворянства и интеллигенции [61] Хар актерно, что автор употребляет слово «интеллигенция» буквально ітеї^епгца, явно подразумевая специфический российский феномен. , которые колебались между ориентацией на Запад и раз за разом прорывающейся тоской по Востоку. Известные и многократно описанные противоречия между западниками и славянофилами38 стали выражением этого конфликта, в котором речь шла в принципе о выборе политических образцов и культурной перспективы на будущее. Другие государства и нации тоже сталкивались с такими дебатами, однако в той антагонистической форме, которую приняли они в России, следует видеть типичную внутриимперскую контроверсию, в которой (по меньшей мере) две стороны великой державы ведут борьбу за власть в определении ее будущего.

Со времен Петра Великого русское дворянство — главный носитель имперскости и «единственный слой общества, который олицетворял ее дух и был в состоянии ее защищать и управлять ею»39, — должно было играть чуть ли не шизофреническую двойную роль: азиатского сатрапа и европейского джентльмена. Многие русские дворяне и, начиная с конца XIX века, большинство представителей интеллигенции пытались избежать этого, приняв одну из двух сторон, и вынужденно вступали в конфликт с противоположными императивами. Следствием этого стали хронические оппозиционные настроения у многих представителей правящих слоев, что ослабляло имперскую мощь России и в конце концов содействовало крушению империи. Наследовавшему царской России Советскому Союзу на некоторое время удалось совместить две этих перспективы. Тем не менее в итоге цена, которую за это пришлось заплатить, оказалась слишком высока40. Советский Союз также провалился на оставленном ему в наследство царской Россией требовании интеграции.

Штрихи к феномену по-разному развитых в политически- цивилизационном отношении окраин империи, приведенные на примерах Римской империи и царской России, указывают на базовую проблему крупных империй, которая не встает перед государствами, тем более национальными. В то время как последние внутри себя строят сравнительно единую политически-культурную идентичность, из которой черпают силу и влияние, чтобы противостоять другим странам41, империи должны внутри себя нести бремя противоречий и конфликтов, в ином случае возникающих между государствами, добиваясь их продуктивного решения или терпя крушение.

Хорошей иллюстрацией подобного краха является финал Дунайской монархии и ее распад на серию отдельных государств. Вследствие своего центрального положения между Германией, Италией, Россией и Османской империей Дунайская монархия имела не два, а четыре пограничья и направления воздействия, которые оказывались для нее по-разному опасными. Аналогом римской модели стало разделение в 1867 г. империи на австрийскую и венгерскую половины, которые по реке Лейта были названы Цислейтанией и Транс- лейтанией. Однако из-за этого впоследствии составлявшие славянскую часть населения богемцы [62] Характерно, что автор не употребляет термин «чехи», да еще и выделяет моравов в отдельный народ, что можно объяснить огромным влиянием на историю Моравии немецких колонистов. При этом автор совершенно напрасно упускает из виду претензии и других народов Дунайской монархии на то, чтобы стать третьим равноправным звеном конфедерации, а таковые проекты были и у поляков, и у хорватов, и у румын. , моравы и сербы чувствовали себя не репрезентированными в достаточной мере, что усиливало их стремление к независимости. Периодически рассматривавшийся вариант деления на три части, при котором третьей в империи стала бы Богемия со столицей в Праге, так и не был воплощен. Тем не менее уже разделение империи на две части высвободило мощные центробежные силы. Народы жили бок о бок, хранившее единство империи дворянство за счет социально-экономических перемен в современном мире оказалось в стесненном положении, экономическая слабость балканских пространств привела к постоянному дефициту бюджета, и поэтому распространялось ощущение безвыходности и бесперспективности. Надеялись, что большая война покончит с «настроениями конца света». В ходе нее Дунайская монархия и рухнула42.

Хотя Дунайская монархия не была империей в смысле приводившихся выше дефиниций, все же в ее распаде хорошо видно историческое значение великих держав как циви- лизирующих организационных структур: в течение долгого времени она не только политически и особенно культурно интегрировала центральноевропейское пространство — она стала и мостом между юго-восточным пограничьем Европы и западно- и центральноевропейским пространством. Такую функцию после 1918 г. не смогла принять на себя ни одна другая держава — возможно, за исключением лишь Югославии, однако и там лишь на короткое время и на меньшем пространстве. Сегодня Европейский союз в принципе стоит

перед задачей найти устойчивое решение этой проблемы.

Более успешно проходило распределение задач внутри Османской империи, где еще в XVI столетии дошло до разделения на анатолийскую и румелийскую части, каждая во главе со своим беглербегом43. Каждый из них должен был не только контролировать внутреннюю администрацию своей части империи, но и был ответственен за охрану границ и обязан был добывать необходимые для этого ресурсы. На основании недосягаемой позиции султана и более серьезной централизации Османской империи до превращения двух отдельных частей в самостоятельные государства не дошло — в отличие от Римской империи или Дунайской монархии. Крушение Османской империи стало следствием не центробежных тенденций [63] Автор явно переоценивает прочность Османской империи, а попытки отделения от нее все же предпринимал целый ряд регионов, в том числе т акой ключевой, как Египет при Мухаммеде Али в начале XIX в. , но проистекало из дефицитов иного рода.

Китайской империи удалось еще более эффективно противодействовать различным вызовам на своей периферии, не ставя под угрозу завоеванное династией Цинь (221-206 до н. э.) единство Китая. При этом изначально речь шла о проблемах вторжений варваров с севера, с чем приходилось считаться, в то время как на юге образовался целый ряд зависимых государств, с которыми империя поддерживала отношения совершенно иного рода, нежели с кочевыми племенами всадников на севере. Разное развитие севера и юга Китай обеспечивал за счет статуса «Срединной империи». Он действовал как противовес постоянно наличествовавшим центробежным тенденциям, которые в периоды крушения и распада раз за разом приводили к тому, что север и юг отделялись друг от друга. Периоды же нового взлета всегда были связаны с их «воссоединением»44.