Герфрид Мюнклер - Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США

Итак, сравнение американской и римской истории оказывается актуальным уже потому, что с самого своего основания США сознательно опирались на опыт Римской Республики5. То есть речь идет о критическом анализе параллели, которая издавна занимала центральное место в самосознании и в процессе самопознания американской политической элиты. Сопоставление с Британской мировой империей также весьма уместно, ведь США выступили преемниками британцев везде, где последние сдали позиции после Второй мировой войны, — и здесь не последнее место занимает Средний Восток, с которым сегодня связана большая часть политической активности и военного потенциала США. Соотнесение с Советским Союзом неизбежно уже потому, что США и СССР более четырех десятилетий конкурировали в борьбе за мировое господство, пока при Горбачеве русские, истощенные гонкой вооружений и ценой, которую приходилось платить за сохранение империи, не выбыли из этого планетарного соперничества6.

Однако для обоснованного анализа шансов и рисков американской империи недостаточно сравнения с этими тремя империями. Империя русских царей, Османская и Китайская империи — державы, просуществовавшие максимально долго, — также должны быть непременно привлечены к рассмотрению. Имперское образование монголов XIII столетия тоже не должно упускаться из виду при исследовании имперской логики действий и ее императивов. Хотя оно быстро распалось, территориальная протяженность делает его одним из величайших в истории. Имевшая площадь 25 миллионов квадратных километров Монгольская мировая империя оказалась превзойдена лишь британцами, которые на пике могущества контролировали 38 миллионов квадратных километров, правда, распределенных по пяти континентам, в то время как Монгольская держава была единым образованием, протянувшимся почти через всю Евразию. На пике своего могущества она раскинулась от Желтого моря на востоке до берегов Балтики на западе; только лишь Индостан, Индокитай, а также Западная, Центральная и Южная Европа оказались свободны от монгольской оккупации [5] В действительности монголы предпринимали небезуспешные попытки установления контроля и над Южной Европой, и над Индостаном. Хотя продолжительной оккупации этих регионов не было, сравнительно жесткий контроль на несколько десятилетий был уста новлен, выплата дани осуществлялась. 7. Что же касается Античности, то помимо Римской империи следует иметь в виду и эллинистические великие державы на Востоке, а среди seaborn empires [6] империй, порожденных морем (англ.). помимо Британской и Испанской мировых империй необходимо учитывать и Португальскую, ведь она была первой из европейских колониальных империй и последней исчезла с политической карты мира, — конечно, будучи с XVIII в. скорее протеже Британской империи, нежели самостоятельной политической силой8.

Это перечисление демонстрирует основополагающую проблему сравнительного исследования логики действий империй: сначала нужно ответить на вопрос, что понимается под империей. Можно также уточнить различия великих держав и мировых империй. Ответы было бы найти гораздо легче, если бы в прошедшие десятилетия шли интенсивные гуманитарные научные исследования империй, которые бы выработали надежные критерии имперскости. Однако это отнюдь не так. Хотя возникли необозримые объемы исследований по империям в отдельности, а также значительные сравнитель

ные работы по империализму9, вопрос, что же такое империя и чем она отличается от разработанного в Европе политического устройства, фактически остается не исследованным. Это объясняет и то, почему в недавних дебатах относительно политики США использовались скорее излюбленные, но зачастую лишь огульно-обвинительные значения данного слова. Политология не смогла четко определить это понятие, наполнить его содержательными примерами, а оставила термин на произвол нужд повседневной публицистики.

То, что не было сделано в ходе продолжительной последовательной научной работы, не может быть наверстано сразу. Конечно, до тех пор, пока не ясно, что такое империи и что ими не является, что они должны делать и в чем они отличаются от остальных организационных структур, невозможно добиться результативного сравнительного анализа, значимого для понимания нового мирового порядка и роли в нем США. Понять имперскую логику действий можно лишь в том случае, если хотя бы приблизительно ясно, что именно отличает империю как таковую.

Чтобы понять, что является империей, сначала следует осторожно обозначить то, что ею точно не является. Во-первых, империю следует отличать от государства, а именно: от обширной институциональной державы, которая подчиняется совершенно иным нормам и логике действий, нежели империя. Последняя начинается как своего рода народное объединение и развивается до концепции оформления границ. Границы в случае государств очевидны; они обозначают переход из одного государства в другое. Такие точные разделительные линии в случае империй бывают лишь в исключительных случаях. Хотя сегодня границы империи уже не теряются в пространстве, где племена и кочевые народы подчинены имперскому порядку либо противостоят ему и где больше нет свободных от чьего-либо владычества территорий, на которые могли претендовать классические империи, имперские границы отчетливо отличаются от государственных.

Имперские границы не разделяют равные по статусу политические образования, а скорее представляют разные ступени власти и влияния. К тому же, в отличие от государственных границ, они полупроницаемы: тот, кто хочет попасть в имперское пространство, должен удовлетворять иным условиям, нежели тот, кто его покидает. Это зависит как от экономической, так и от культурной привлекательности империй; они ориентированы скорее внутрь себя, нежели вовне, что имеет свои последствия для пограничного режима. Американцы ездят и работают по всему миру. Однако тот, кто не обладает американским гражданством, при прочих равных условиях в США не попадет. В этом и проявляется статусная разница: граничащие с империей общности не имеют того же статуса, что и империя.

Полупрозрачность имперских границ подходит для радикально различных условий интервенции. Так, США с конца XIX века раз за разом вмешивались в политику других стран в Центральноамериканском и Карибском регионах, однако интервенция со стороны этих стран на территорию самих Соединенных Штатов, и экономическая, и политическая, и, тем более, военная, была для них немыслима. Прежде всего, именно это несоответствие отличает имперские границы от государственных. Империя не имеет соседа, которого бы признала равным себе, а это значит — имеющим те же права; в случае же государства правило строго обратное. Иными словами, государства всегда множественны, империя же, как правило, сингулярна. Эта действительная или лишь декларируемая уникальность империи не может не влиять на тип ее внутренней интеграции: если государства вследствие прямой конкуренции с соседними странами объединяют свое население, прежде всего, гарантируя им равные права, живут ли они в сердце страны или же в приграничных регионах, в империях почти всегда степень интеграции уменьшается по мере отдаления от центра, с чем, как правило, связано и убывание правовых гарантий, и все меньший набор возможностей влияния на политику центра. В случае с США это проявляется на всех тех территориях, которые находятся под американским влиянием, но не имеют шанса приобрести статус штата. Несколько примеров подобного можно найти в Карибском регионе [7] Автор имеет в виду прежде всего Пуэрто-Рико и американскую часть Виргинских островов. .