Герфрид Мюнклер - Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США

Так как империалистические войны по сути своей ограничены пространственно, а гегемониальные, напротив, имеют сильную тенденцию к расширению конфликта и к вовлечению в войну все новых и новых регионов, становится ясно, что антиимпериалистические акторы имеют склонность к тому, чтобы сделать свою борьбу против имперского владычества составной частью какой-либо гегемониальной войны. Если это им удастся, то шансы на успешное отстаивание их политических намерений повысятся.

Как политическое, так и военное руководство Германской империи с самого начала осознавало, что конфликт между Веной и Белградом в случае немецкого вмешательства перерастет в большую гегемониальную войну, которая затем и в территориальном смысле уже не будет ограничиваться обычной для балканского региона империалистической войной. Если же все-таки пришлось бы расширить территориальные рамки войны, то следовало ее ограничить хотя бы по сроку, ведь полагали, что только так ее можно будет выиграть. Это была исходная точка плана начальника немецкого генерального штаба графа Альфреда фон Шлиффена, который предусматривал быстрый разгром Франции, чтобы затем все силы можно было сконцентрировать на противостоянии с Россией. Временное ограничение в перспективе становилось для Германской империи более важным, ведь при затяжной войне по геостратегическим причинам она должна была опасаться неудачи. При принципиально наступательном способе ведения войны в игру вводили дополнительное пространство для того, чтобы удерживать под контролем временной ход войны. Это была крайне рискованная партия, и когда стало ясно, что дело принимает серьезный оборот, в Берлине попытались остановить ход событий3. Однако в последние дни июля 1914 г. было уже слишком поздно. Австрии была оставлена свобода действий для ее ограниченной империалистической войны против Сербии в целях наведения порядка, однако условия, чтобы последняя не превратилась в гегемониальную войну с совершенно иными измерениями и последствиями, нежели империалистическая война на европейской периферии, в достаточной мере обеспечены не были4. А с переходом от империалистической к гегемониальной войне был утрачен и временной суверенитет.

Как раз на сербском примере еще раз хорошо проявилась разница между шансами на успех империалистической политики в Европе и на других континентах: в то время как США могли вести свои мелкие империалистические войны в Центральной Америке, в Карибском бассейне и, наконец, в акватории Тихого океана, не сталкиваясь с другими великими державами — разумеется, в ходе испано-американской войны 1898 г. они имели дело с одной державой, но не с коалицией великих держав5, — в Европе всякая империалистическая война подвергалась опасности перерасти в большую гегемо-

ниальную. Царская Россия также могла вести свои империалистические войны на Кавказе и в Средней Азии без опасения из-за них быть втянутой в гегемониальный конфликт. Только в Восточной Азии в связи с быстрым превращением Японии в державу с имперскими притязаниями было иначе, и война, которую русские в 1904 г. планировали как империалистическую, уже очень быстро превратилась в более крупную геге- мониальную, в которой они потерпели ряд тяжелых поражений, а позиции России в Европе пошатнулись [103] Величайшую озабоченность провал России вызвал во Франции, где видели в этом значительное ослабление своего важнейшего союзника. Ведь за счет значительных кредитов уже предпринималась попытка сущес твенно ускорить модернизацию русских вооруженных сил и развитие сети железных дорог. Это, в свою очередь, вызывало большую обеспокоенность в Германии. См.: Howald. Kurze Geschichte des Ersten Weltkriegs. S. 36f. В России же, наоборот, считается, что пораже ние России на Дальнем Востоке только облегчило Франции поиск взаимопонимания с Великобританией и заключение «сердечного согласия» в 1904 г. Кроме того, следствием русско-японской войны являлось возвращение России к активной политике в Европе, что не могло не радовать французов, хотя едва не привело к заключению русско-германского альянса согласно Бьёркским соглашениям 1905 г. .

Великобритания также могла вести свои империалистические войны так, чтобы при этом не задевать интересы своих гегемониальных конкурентов. Это касается как оккупации Египта, так и последовавшей за нею войны в Судане против Махди из Хартума [104] Имеется в виду начавшееся в 1881г. восстание под руководством провозгласившего себя махди (пророком) Мухаммада Ахмада; созданное в результате его обширное государство, просуществовало вплоть до его разгрома в 1898 г,, хотя сам Махди погиб еще в 1885 г. —этого, если угодно, самого раннего проявления исламизма, — а также англо-бурской войны в Южной Африке, когда германский кайзер в своей «крюгеровской депеше» высказал симпатию делу буров, однако фактической поддержки им не оказал.

Наибольшим для британцев был риск превращения империалистической операции в гегемониальную войну в 1898 г., когда экспедиционный корпус лорда Китченера у деревни Фашода в южном Судане наткнулся на маленький французский отряд капитана Маршана, и конкурирующие империалистические державы неделями стояли в готовности вступить в бой друг с другом6. Но в Африке компромиссы и отступления были возможны, а в Европе о них никто и думать не смел. Одновременно войны против гражданского населения в Африке, на Кавказе, в Карибском бассейне или же на Филиппинах можно было вести со всей жесткостью, а в Европе это вызвало бы волну протестов. Иначе говоря, в Европе все войны имели тенденцию к симметрии; вне Европы были возможны асимметричные формы боевых действий, в которых в полной мере сказывалось технологическое, а также организационное превосходство империалистических держав. Вследствие этого проблема imperial overstretch [105] «Импери алистического перенапряжения» (англ.). стояла прежде всего на внеевропейских пространствах, и она сравнительно быстро оказалась связана с вопросом, есть ли (и при каких обстоятельствах) у антиимпериалистических акторов шансы проводить свою политическую линию вопреки асимметрично превосходящим их империям. При этом антиимпериалистические акторы должны были найти ответ на вопрос, как превратить свои слабые стороны в сильные.

Наблюдение за империалистическим перенапряжением и его долгосрочными последствиями для стабильности империй восходит к Эдуарду Гиббону, который в своей монументальной работе «История упадка и разрушения Римской империи» [106] Труд Гиббона имеется в полном немецком переводе вплоть до крушения Римской империи на Западе, то есть до 476 г. н. э., хотя сам Гиббон довел свое изложение до 1588 г. Полный русский перевод громадного произведения Гиббона вышел еще в 1901-1907 гг., но с тех пор переиздавались лишь отдельные части либо его сок ращенная версия. (1776-1788) обращался к примеру Рима, однако постоянно бросал взгляд на современные ему процессы развития Великобритании, видя опаснейший из вызовов всякой империи в ее стремлении к чрезмерному захвату территорий и к принятию на себя почти неограниченных задач и обязательств.