Владимир Павленко - Мифы «устойчивого развития». «Глобальное потепление» или «ползучий» глобальный переворот?

Соответствующие подготовительные мероприятия проводились с 1966 года. Полноценное развитие они получили в результате поддержки, которую оказал этим процессам Председатель Совета Министров СССР А. Н. Косыгин — после его встречи с президентом США Л. Джонсоном в Гласборо (1967 г.). Этот «саммит», который впору называть «первым римским», прошел за целых три года до появления советско-западногерманского Большого договора и за два года до победы возглавляемой Брандтом коалиции СДПГ-СвДП на выборах в бундестаг ФРГ.

Некоторые подробности этой «судьбоносной» встречи засвидетельствовал зять Косыгина, один из создателей Римского клуба академик Д. М. Гвишиани:

«Косыгин был лично знаком с президентом США. В 1967 году он впервые побывал в Соединенных Штатах, приехав туда для участия в работе Генеральной Ассамблеи ООН. В Нью-Йорке ему было передано предложение Джонсона о встрече <...>. Эта встреча имела не только важное политическое значение, но и стала серьезным шагом к разрушению стереотипного пропагандистского „образа врага" как с той, так и с другой стороны. Все пункты переговоров были пронизаны интересом к тому, что представляет собой собеседник, можно ли ему доверять, серьезно, по-деловому с ним работать, найти точки соприкосновения.

Позже в узком кругу Алексей Николаевич рассказывал, что из личных контактов с президентом США у него возникло представление о человеке, искренне стремящемся к поискам взаимопонимания. Импонировал ему и стиль работы Джонсона, его стремление привлечь к диалогу компетентных людей, которые лучше него владеют тем или иным вопросом.

Косыгин одобрил идею создания международного института и помог принятию положительного решения нашей стороны, подчеркнув (sic!) значение этой организации, выходящей далеко за рамки чистой науки. Весь период его пребывания на посту Председателя Совмина правительство продолжало поддерживать участие нашей страны в работе этого международного института» 348 (курс. — Авт.).

В том же 1967 году регулярно появлявшемуся в Советском Союзе Печчеи предложили выступить с лекцией о «всемирном планировании» в Академгородке Сибирского отделения АН СССР. И он, разумеется, не отказался.

На этих примерах для начала проследим за тем, как именно советская элита училась и начинала разговаривать на проектном языке Запада. «Разрушение стереотипного пропагандистского „образа врага“ <...>», — любимая «перестроечная» мантра Горбачева и горбачевцев. Сегодня она получила еще более масштабное развитие — и вширь, и вглубь. Чтобы не мельчить с примерами, проиллюстрируем это на выступлениях президента Д. А. Медведева на военных парадах в честь 65-й и 66-й годовщин победы советского народа в Великой Отечественной войне 9 мая 2010 и 2011 годов. Парадоксально, но священное для нас словосочетание — «Великая Отечественная война» ни в одной, ни в другой речи не было произнесено ни разу; упоминалось только о «Второй мировой войне». О Великой Победе тоже говорилось только в абстрактном плане, без привязки к субъекту этой Победы — советскому народу, и достигнута эта Победа, если верить президенту, была над абстрактным фашизмом, а не над вполне конкретными немецко-фашистскими захватчиками. С учетом активной эксплуатации либеральными, в том числе околовластными СМИ темы пресловутого «русского фашизма», ситуация складывается более чем двусмысленная.

Сугубо идеологический, неслучайный характер этих «нововведений» наглядно проиллюстрирован кощунственным маршем по Красной площади военнослужащих стран НАТО, включая бундесвер. Закономерный вопрос об отсутствии российских военнослужащих на соответствующих торжественных мероприятиях, которые проводятся в Вашингтоне, Лондоне, Париже и других западных столицах, повисает в воздухе, превращаясь в риторический. Неужели не ясно, что нас пускать туда никто не намерен, и потому любые односторонние шаги навстречу с нашей стороны воспринимаются не иначе, чем готовность к дальнейшей сдаче позиций?

А вошедшие в моду фестивальные выступления военных оркестров, проведение которых курируется вторым лицом в иерархии Букингемского дворца герцогом Майклом Кентским, откровенно метящим на российский престол в качестве «конституционного монарха» при поддержке определенных кругов, представленных в отечественном политическом ландшафте С. А. Белковским?! Свои амбиции сей представитель династии Виндзоров и, по совместительству, предводитель регулярного английского и шотландского масонства оправдывает дальним родством с Романовыми и знанием (по свидетельству очевидцев — плохим) русского языка 367 .

Вернувшись к свидетельствам Гвишиани, отметим, что унизительным положением, в котором оказалась наша страна после распада СССР, мы прежде всего обязаны тому, что о «разрушении стереотипов» объявлялось «как с той, так и с другой стороны», а на самом деле они рушились, точнее, их обрушивали только у нас. Проявленная Косыгиным готовность к «разрушению стереотипов» явно была воспринята как проявление слабости. И никак иначе в англосаксонской или нацистской, да и в целом западной цивилизационной логике и политической культуре она воспринята быть не могла.

Во-вторых, упоминая о поиске советским премьером возможностей «доверять», «серьезно работать», «искать точки соприкосновения» с Джонсоном, Гвишиани вряд ли случайно не упоминает ни о позиции Л. И. Брежнева, ни Политбюро ЦК в целом, ни его Международного отдела, ни советского МИДа. Между тем автор с большим интересом готов был бы прочитать или выслушать на этот счет комментарии очевидцев, прежде всего из числа специалистов-международников и представителей советского дипломатического корпуса. Но распространения эта тема почему-то не получает.

В-третьих, серьезные вопросы вызывают критерии «компетентности», которыми руководствовался Косыгин, оценивая стиль работы Джонсона в части привлечения специалистов. Не были ли эти критерии отстраненными, абстрактно-позитивистскими, лишенными связи с национальными интересами? Подчеркиваем — не с классовыми, а именно с национальными.

В-четвертых, зафиксируем «одобрение» Косыгиным идеи основателей Римского клуба «создать международный институт» (венский МИПСА. — Авт.), а также его «помощь в принятии положительного решения нашей стороной». Кроме того, поддержка идей и действий Римского клуба осуществлялась Косыгиным «весь период пребывания в должности», то есть до 1980 года. Это означает, что он действовал осознанно, а не под эмоциональным воздействием своего отношения к Джонсону или Гвишиани. О том же самом говорит и признание им того, что идеи Римского клуба «выходят далеко за рамки чистой науки».