Олег Хлобустов - Госбезопасность России от Александра I до Путина

Следует отметить, что в том же и в последующие годы "Федоров" и другие посланцы МОЦРа - "Монархической организации центра России" - в Париже, Берлине, Талине, Варшаве и других европейских городах встречались как с последним "послом России" во Франции В.А.Маклаковым, претендентом на престол великим князем Николаем Николаевичем (неоднократно), которого "Трест" прочил на место блюстителя российского престола, великим князем Дмитрием Павловичем, прославившимся личным участием в убийстве ненавистного Распутина, так и с представителями разведок Эстонии, Польши, Германии, Великобритании, белой эмиграции, генералами Миллером, Кутеповым, фон Лампе, Климовичем и другими.

Но это, однако, совсем другая повесть, не имеющая отношения к судьбе В.В.Шульгина.

Гость упрекал собравшихся на квартире фон Лампе в бездеятельность (в чем они сами упрекали друг друга), был против террора (как и каждый из присутствовавших, хотя другие эмигранты, входившие в "Союз русских террористов" Кутепова, ставшего впоследствии председателем РОВС, стремились к пролитию чужой и собственной крови), ратовал за перерождение русской жизни, хотя и не знал, как.

Шульгину запали в голову следующие слова московского гостя:

- Если, господа, кому-нибудь из вас угодно было бы лично посмотреть, что делается в России, и проверить мои слова насчет того, что она живет, не смотря ни на что, то - милости просим. Разумеется, мы не можем гарантировать абсолютной безопасности, но и настолько сильны, чтобы гарантировать безопасность относительную....

По каналам "Треста" в Россию уходили эмиссары, в частности, племяница генерала А.П.Кутепова М.В.Захарченко (Шульц), неоднократно возвращавшаяся в Париж и Берлин, проследовали по нему и личный друг военного министра Великобритании лейтенант Сидней Рейли и известный террорист Борис Савинков, шокировавший эмиграцию своим отрытым письмом "Почему я признал Советскую власть?".

Кстати сказать, хотя многие современные историки считают "признание" Савинкова вынужденным, мне же думается, оно было искренним. Потому, что наверняка, на Лубянке внимательно прочитали датированное еще маем 1923 года предисловие к повести В.Ропшина (литературный псевдоним Савинкова) "Конь вороной": "субъективно, конечно, все правы. Правы "красные", правы "белые", правы "зеленые" ... Но объективно правы либо те, либо другие, - либо красные, либо противники их", и показал, что герой повествования Жорж - не может быть прав.

Я не исключаю, что Артур Христианович Артузов, вполне мог придти к обоснованному выводу, что "клиент созрел" и вполне готов для серьезного и обстоятельного разговора, как оно и оказалось в действительности. Впрочем, это тоже совсем другая повесть. Хотя, отправляясь в Россию, Шульгин оставил своему доверенному лицу письмо, в котором заранее отрекался от всяких возможных последующих "отречений", если вдруг он окажется "на Лубянке".

Ходатаем за Шульгина перед МОЦР выступал сам Евгений Константинович Климович, ведавший в РОВСе всей разведывательной работой в России.

На маленьком вокзале в Сремских Карловицах (Сербия) в сентябре 1925 года - на подготовку перехода границы ушло 4 месяца, - пришла вся русская колония, включая самого П.Н.Врангеля - таков был эмигрантский обычай.

Официальная версия - поездка в Польшу, в бывшее имение Шульгина.

На пероне его напутствовал Климович:

- Я Якушеву верю, иначе не стал бы вам помогать. Но не до конца... Вы - отец, риск - ваше дело. Но..., - генерал понизил голос, - разузнайте поподробнее о "Тресте" ("Трест" - это псевдоним, присвоенный в Париже и Берлине деятельности "МОЦРа" в России).

- Задание! Классическое разведывательное задание!

Оказывается, и депутаты Государственной Думы, друзья "особ приближенных" - ведь Шульгин вместе с А.И.Гучковым в марте 1917 г. принял из рук покойного императора Николая акт об его отречении от престола, - руководители эмиграции и далее, далее, далее, - не считали ниже своего достоинства служить тому делу, в которое они верили.

И не только "частный интерес", но и желание своими глазами увидеть и понять МОЦР - ведь "белому делу" Шульгин служил не за страх, а за совесть, - двигали его в Россию.

И Артузов играл не с несмышленным штатским "штафиркой", а с агентом, имевшим солидный опыт разведывательной деятельности. Но уже из Варшавы его "вел", точнее, вез, сотрудник "Треста" Ланский.

А через границу свежеиспеченного совответработника И.К.Шварца (в "Трех столицах" - Эдуард Эмильевич Шмитт) сотрудник ОГПУ Михаил Иванович Криницкий, выведенный в книге под псевдонимом "Иван Иванович", а в Киев и Москву сопровождал "Антон Антонович" - Сергей Владимирович Дорожинский - "тонкое сухое лицо в пенсне, которое блеснуло как монокль... Он был бы на месте где-нибудь в дипломатическом корпусе".

Кстати сказать, Сергей Владимирович Дорожинский, которого Чебышев тоже знал лично, бывший товарищ прокурора Киевского окружного суда, помнил В.В.Шульгина еще по Киевскому университету, где последний верховодил "правыми" студентами выпускного курса.

4 января 1926 г. на Киевском вокзале Москвы Шульгина встречал "Петр Яковлевич" (Шатской, некогда, по утверждению белоэмигрантской печати, жандармский полковник, ставший сотрудником ОГПУ).

Описанный Шульгиным в "Трех столицах" разговор с неизвестным "главой контрабандистов", изложившим ему политическое "Кредо" своей организации "приспособившихся" к новой власти - это беседы автора с А.А.Якушевым.

При первой из них 13 января присутствовал генерал Потапов - кстати сказать, в Красной армии к концу гражданской войны служили 1400 генералов и офицеров Генерального штаба императорской армии - 13 полных генералов, 30 - генерал-лейтенантов, 113 - генерал-майоров. По количеству старших офицеров, в то время в Добровольческой армии едва ли их было больше.

По заданию Якушева "Антон Антонович" (Дорожинский) познакомил Шульгина с "Петром Яковлевичем" - Василием Степановичем Радкевичем - третьим мужем Марии Владиславовны Захарченко-Шульц - "Прасковьи Мироновны", бывшей "ответственным секретарем "Треста", рассказывавшей длинными зимними вечерами на даче в Лосиноостровской Шульгину о своем трудном нелегальном путешествии в Россию.

Много позже Шульгин рассказывал, что она призналась ему:

- Я старею (тогда ей было около 30 лет). Чувствую, что это последние мои силы. В "Трест" я вложила все, если это оборвется – я жить не буду.

В Москве от Якушева Шульгин также получил несколько деликатных поручений: первое - попытаться изменить точку зрения Врангеля, не вполне, по сведениям Якушева, доверившего "Тресту" в благоприятную сторону.

"Должен сказать, - признавал в 1927 г., уже после разоблачения "Треста", Шульгин, - что я с величайшим удовольствием и даже, можно сказать, с энтузиазмом принял это поручение".