Екатерина Шульман - Практическая политология. Пособие по контакту с реальностью

Хотя выглядит это все как судорожные попытки наполнить скудеющий бюджет, при ближайшем рассмотрении видно, что за каждым таким сбором стоит коммерческая компания-прокладка, которая и является основным бенефициаром схемы. Это открытие поразило общественность в случае с «Платоном»: последнее предложение отменить транспортный налог для большегрузов говорит как раз о том, что в бюджет не платить можно, а вот хозяевам компании – нельзя. В сфере ЖКХ давно известно, что, платя по квитанции, вы платите вовсе не государству. Таким образом политическая система кормит самое себя: тех акторов и группы интересов, из которых она состоит.

Одновременно государство будет пытаться сократить свои социальные обязательства путем того, что на бюрократическом языке называется «адресностью», что значит «дадим не всем». Бесплатное будет становиться платным, например в здравоохранении вызов «Скорой помощи» или врача на дом. Произойдет общее сокращение сектора бесплатных услуг и расцветет коммерческая медицина.

Принятый в декабре бюджет-2016 начнут редактировать сразу, как откроется весенняя сессия: правительству и депутатам придется придумать, как урезать расходы, не обидев тех, кого обижать страшно: в первую очередь это госаппарат, органы безопасности, армия и ВПК.

Точечный протест будет приобретать черты политического. Вторым после интересов значимых для режима групп и акторов ограничителем для твердой руки государства, залезающей гражданину в карман, является протест этого гражданина или страх такого протеста, обостряющийся в предвыборный период. Незакончившаяся история с дальнобойщиками – образец новости-2016. Такого рода новостей мы будем видеть все больше: точечные, ситуативные протесты, вызванные конкретной обидой или несправедливостью, без политических требований (если под политическими понимать требования кадровые), но с политическим запросом на участие – на учет своих интересов при принятии решений.

Центральная власть будет пытаться спустить решение каждой конкретной проблемы на региональный и ведомственный уровень, чтобы потом выступить финальным исцелителем ран и раздавателем подарков. Беда в том, что региональная инициатива может принять непредсказуемые формы в зависимости от ряда местных факторов: какой в регионе губернатор и начальник полиции, каковы отношения между ними, в каком состоянии политическая элита, появился ли у местного протеста яркий лидер. Где-то может быть проявлена неадекватная жесткость, где-то – столь же неадекватная уступчивость.

В протестах будут задействованы и политические силы – прежде всего партии и политики, участвующие или стремящиеся участвовать в парламентских выборах. Весьма возможно, что основными выгодоприобретателями нового протестного движения станут левые – у них есть легальный статус, структура и готовый набор лозунгов, гармонирующих с экономическими и социальными запросами «новых недовольных».

Для нашей общей безопасности было бы лучше, если бы протестные настроения могли выразить себя в ходе выборной кампании, но для этого нужны достаточно свободные и конкурентные выборы, которые бы не воспринимались обществом как формальность. Организация таких выборов, однако, требует от режима определенного перерождения, которого он по своей природе стремится избежать.

К сожалению, в отсутствие свободы собраний, свободы слова и общественных объединений, предоставляющих мирные легальные методы выражения своего мнения, формы этого протеста могут оказаться довольно дикими – вроде поджога здания администрации в Дудинке или расстрела в Красногорске. Забастовки – это еще относительно безобидный вариант. Долго молчать, а потом счесть себя «доведенным до отчаяния» и явиться к обидчику с обрезом и канистрой – довольно типичная реакция гражданина несвободного общества.

26.01.2016

Поскольку мозг наш склонен воспринимать привычное как вечное, то все трансформации наблюдаемой реальности он либо игнорирует, либо интерпретирует в русле уже привычного. Если вы привыкли всюду видеть авторитаризм, то любые изменения будут для вас «усилением авторитаризма», или «дальнейшей концентрацией власти», или «приближением к распаду». Вас не удивит, что концентрация власти приводит к появлению конкурирующих центров принятия решений, авторитарные тенденции совершенно там же, где были год и два года назад, интернет до сих пор не закрыли, а распад, коллапс и крах рубля все никак не наступают. Если вы придерживаетесь другого края публично-политической платформы, то у вас в новостной хронике будут нескончаемые победы России на внешнеполитических фронтах, усиление ее влияния в мире, тенденции к промышленному росту и успехи импортозамещения. То, что все внешнеполитические победы пока не принесли даже точечного ослабления санкционного режима, «пророссийские кандидаты», побеждающие на всех выборах, не проявляют свою русофилию ничем, кроме туманных разговоров в адаптированном переводе RT, усиление глобального влияния манифестируется в основном ростом расходов и дальнейшим списыванием долгов тем, кто вполне в состоянии их платить (последние примеры – Куба и Монголия), а промышленный рост удается демонстрировать, только сравнивая один месяц с другим, но никак не уходящий год с предыдущим, тоже никак не смутит вашего душевного покоя, потому что не влезет в вашу картину мира.

Если представить себе вселенную, где социально-политические тенденции были бы новостными заголовками, то в России главных новостей-2016 было бы две: для политической системы – снижение управляемости, для социума – изменение общественного запроса. Для Европы и США главная новость-2016 – демократизация, расширение политического участия за счет ранее искусственно маргинализовывавшихся социальных страт и групп интересов и последующая мирная коррекция курса.

Снижение управляемости, которое можно еще назвать постепенной децентрализацией, было ожидаемым и неизбежным следствием сужения объемов той ренты, распределение которой есть базовый механизм функционирования режимов российского типа. В условиях обилия доходов, которые центральная власть распределяет, все конфликты внутри властвующей бюрократии легко разрешаемы. Как только ресурсная база оскудевает, наступает этап войны всех против всех, в которой функция верховной власти – поддерживать по мере сил хрупкий динамический баланс. И исполнение этой функции становится все сложнее и сложнее.

В уходящем году силовые кланы съедали друг друга и подвернувшихся под руку гражданских акторов, силовые ведомства боролись за выживание, статус и бюджеты, и все это происходило, как никогда, публично. Глава Следственного комитета публиковал в центральной печати программные статьи, боролся за сохранение своего ведомства, лишился своего главного герольда, глашатая и знаменосца и сам чудом удержался на посту. Как начало выясняться к концу года, одной из причин этого стала излишняя публичность обысков у главы Федеральной таможенной службы, уважаемого, в сущности, человека, который, кажется, ни в чем не виноват. Новая силовая сверхструктура – национальная гвардия – формировалась de jure и испытывала большие трудности с формированием de facto. Департаменты ФСБ сражались между собой, обменивались руководителями и совместно побеждали конкурентов из МВД и СК. Государственные и окологосударственные коммерческие компании сошлись в смертельной схватке за актив, служба безопасности одной из них задержала федерального министра. В 90-е такие вещи назывались олигархическими войнами, но сейчас этот термин подзабыли, и во всем предлагается видеть – на выбор – усиление репрессий, войну с коррупцией или даже «переход от брежневских к сталинским методам кадровой политики» (seriously?).