Екатерина Шульман - Практическая политология. Пособие по контакту с реальностью

За скудеющий бюджет боролись и субъекты Федерации – кто слезами, кто угрозами, кто митингами, кто постами в инстаграмме. Еще один яркий признак децентрализации – все более манифестные различия между регионами как в уровне доходов, так и в политической культуре. Выразительнее всего это проявилось в ходе парламентской избирательной кампании, когда часть субъектов – в основном среднерусские регионы и городские территории – послушались кремлевских установок на «прозрачную конкурентную кампанию», под которой подразумевалось «давайте проведем эти выборы с чуть большим внешним приличием, чем в 2011 г.», и получили сверхнизкую явку с низким результатом «Единой России», а другая часть – преимущественно национальные республики – решили эти московские разговоры проигнорировать, провели кампанию привычными методами и получили в результате больше мандатов в новой Думе. Публично эта жутковатая для федерального центра ситуация («за нас не голосует Центральная Россия и города, зато нам рисуют явку и результаты те, кто потом дорого просит за свои услуги») интерпретировалась то как «убедительная победа «Единой России», то как «провал оппозиции» (какой оппозиции?). Много места занимали подсчеты «конституционного большинства», хотя опыт предыдущих созывов должен был убедить наблюдателей, что никакой связи между изменениями Конституции и наличием или отсутствием 300 голосов у любой из фракций не существует.

Сама новая Дума с первых дней своей работы стала демонстрировать повышенные амбиции и желание не быть объектом кремлевского кураторства, а курировать сама себя. Это довольно хорошо изученное политической наукой явление «спящих институтов» в имитационных автократиях: в условиях стабильности они охотно играют декоративную роль, но как только скелет режима начинает деформироваться, наливаются внезапной жизнью, пользуясь тем, что законные полномочия их обычно довольно обширны (они писались тогда, когда считалось, что это ничего не значит, а все решают понятия и обычаи – но понятия и обычаи меняются). Пока публичных интерпретаций происходящего слышно две: «новое руководство дисциплинирует депутатов» (говорят это обычно те же самые люди, которые называли все предыдущие созывы полностью подконтрольными) и «это просто новый спикер такой амбициозный». Как показывает политическая история, как только какому-либо институту или региону пришла пора усилиться, ему немедленно находится амбициозный руководитель, даже если все предыдущие были совершенно неамбициозные и спали на ходу.

Но верно и обратное: кому время тлеть, а не цвести, у того начинаются необъяснимые странности с управлением. Со сменой руководства и перестройкой своего политического блока заметно ослабела администрация президента, которую долгие предыдущие годы привыкли считать воплощением всего земного могущества. Внутри нее идет конкуренция подразделений и заместителей за сферы влияния, а ее монополия на управление внутриполитическим пространством теперь оспаривается и Думой, и Совбезом, и отдельными подразделениями ФСБ, и даже некоторыми экспертными центрами. Хочешь быть красивым – поступи в гусары, хочешь быть эффективным и загадочным политическим менеджером – займи административную должность в период высоких цен на нефть. При иной экономической конъюнктуре все управленческие задачи внезапно осложняются.

Экономическая конъюнктура, продолжающийся спад реальных располагаемых доходов граждан – тот фон, на котором разворачивается вторая скрытая драма последних лет, постепенная трансформация общественных настроений и изменение общественного запроса. Под псевдонимом «милитаристского угара» или «посткрымского консенсуса» (в зависимости от того, каких вкусов вы придерживаетесь) скрываются фиксируемые даже нашим несовершенным опросным инструментарием настроения, варьирующиеся от тревожных до депрессивных, глубокое разочарование в политических институтах и политических элитах и запрос на справедливость, не находящий выхода. Этот набор удивительно напоминает те социальные запросы, которые привели к Brexit, победе Трампа и высоким процентам изоляционистских партий с антиэлитистской повесткой в Европе. Только нашим гражданам недоступны ни выборы, ни референдумы. У нас слабо понимают, что выбрать из кандидатов двух системных партий одного и из двух представленных на референдуме вопросов один, а потом шумно и безопасно сокрушаться по поводу «революционных результатов» в легальной прессе – это и есть мир и стабильность, даруемые демократией.

В отсутствие таких стабилизирующих механизмов остается развлекаться деловой игрой для вице-губернаторов «как обеспечить 70 %-ную явку избирателей, которые не хотят голосовать, и 70 %-ный результат за кандидата, точного имени которого никто не знает». А в промежутках наблюдать бурную общественную реакцию на самовыдвижение другого кандидата, у которого нет никаких осязаемых шансов не то что выиграть выборы, но даже зарегистрироваться на них. Но подавленный запрос на альтернативное будущее – да вообще на любой сценарий будущего, кроме «день прошел, и к смерти ближе», – так велик, что люди готовы есть мел и штукатурку – причем даже воображаемый мел и гипотетическую штукатурку.

28.12.2016

Главный результат 2016 года для российского социума – трансформация общественных запросов и разворот интереса общества к внутренним социально-экономическим проблемам. Такие длительные процессы не укладываются в календарные рамки – эта трансформация началась не в 2016 году, и закончится не в 2016-м и не в 2017-м.

Разворот настроений, фиксируемый социологами, конечно, вызван кризисом и прежде всего новым для нас явлением – снижением реальных располагаемых доходов населения. Это действительно новость: мы привыкли говорить, что у нас много бедных, столько-то людей живет за чертой бедности. Но для настроений людей имеют значение не абсолютные цифры, кто сколько получает, а изменение тенденции. Ведь люди, во-первых, сравнивают себя с соседом, со своей референтной группой, во-вторых, сравнивают себя сегодняшних с собой вчерашними.

До этого в течение 15 лет у нас шел рост доходов (хотя из этого и не следует, что люди стали богаты). В этой тенденции была пауза в течение 2008–2009-го годов, потом рост возобновился. Его во многом съедала инфляция, но он все равно присутствовал. А начиная с конца 2014 года происходит снижение. Ставшее уже привычным ощущение, что есть какая-то позитивная динамика, сменилось ощущением динамики негативной, причем она длится уже два года и перспектив изменения тренда не видать.