Екатерина Шульман - Практическая политология. Пособие по контакту с реальностью

Среди них наиболее значимая – естественная смена поколений («первые спутники» президента состарились, молодые силовики доросли до генеральских чинов и генеральских аппетитов). В чем разница?

Антикоррупционная кампания от чисток отличается в общем-то только отношением употребляющего эти термины (операция «Чистые руки» – это вроде как хорошо, а истребление несогласных – плохо), но организационно они чрезвычайно схожи. Мировой опыт такого рода операций показывает, что для них характерно образование специального органа (чрезвычайной комиссии, специального подразделения прокуратуры, Chambre ardente, etc.), иногда принятие специального законодательства. Для кампании также необходимо идеологическое обоснование, продекларированное заранее (год великого перелома, огонь по штабам, национальное очищение), а не подбор медиасопровождения постфактум под каждую следующую жертву.

В нашем случае охота идет по логике «кто во что горазд», и неудачливым исполнителям никто не гарантирует безопасности – игра может перевернуться и загонщик стать добычей, как показало дело Сугробова.

В этой новой войне снижается цена «личной лояльности президенту». Все лояльны примерно одинаково, в том смысле, что все говорят одинаковые слова. Никакого разнообразия взглядов или мнений по вопросам, считающимся значимыми, внутри правящей бюрократии уже довольно давно не существует. Проще говоря, если все патриоты и государственники, то конкурс на самого жаркого патриота и самого крепкого государственника больше не проводится. Уже давно выяснено опытным путем, что никаких «указаний из Кремля» в формализованном виде не существует, как не существует и единого «Кремля» – это коллективный актор. Уж тем более аппаратным мифом является «прямое указание президента» – если оно не выражено в форме публичного заявления или указа. Условный Кремль окружен бюрократическими кланами разной степени приближенности, каждый из которых пытается угадать, что именно у начальства на уме, и действовать соответственно.

Поскольку борьба идет за ресурсы административные и финансовые, то надо понимать, что борющиеся стороны представляют собой даже не кланы, а группы интересов. Границы групп не совпадают с границами ведомств, поэтому говорить о противостоянии ФСБ и ФСО или ФСБ и МВД не совсем правильно. Это примерно такой же этиологический миф, как популярные несколько лет назад «башни Кремля», которым приписывали даже какие-то идеологические различия – в одних сидели «либералы», в других – «ястребы».

Например, в каждом силовом ведомстве управление собственной безопасности обычно укомплектовано кадрами из ФСБ, а внутри самой ФСБ этот департамент тоже находится в конфликте с другими управлениями. Распространена ситуация, когда заместители начальника ведомства представляют разные группы, и отнюдь не все они являются креатурой самого руководителя. Дополнительно усложняет ситуацию то, что границы и состав самих групп текучи – сколько ни сравнивай российскую систему власти с мафией, устроена она все же по-другому и состоит не из отрядов, преданных своему патрону до самой смерти, а из оппортунистов с планомерно возрастающими аппетитами. Объединяет их не идеология, не планы по реформированию России, не любовь к начальнику, а надежды на свою долю ресурсного пирога. Казавшиеся устойчивыми партии «старых друзей Путина» или «сослуживцев по ГДР» размываются, на смену кооперативу «Озеро» приходит поселок Ящерово.

Так как мы наблюдаем не кампанию по борьбе с коррупцией и не чистку, как ее понимали в советское время, то следует выделить несколько важных черт происходящего. Во-первых, нет головного ведомства – чистильщика, нет штаба кампании; каждый старается исходя из собственных представлений. Сейчас ФСБ выглядит ведущим исполнителем и «карающим мечом», но внутри самой службы происходит переформатирование департамента экономической безопасности на фоне усиления службы собственной безопасности. Ослабление СКР может обозначать усиление Генпрокуратуры. Борьба за таможню – источник крупнейших финансовых потоков – будет предметом жесткой конкуренции, в том числе и внутриведомственной.

Во-вторых, нет и финального победителя. Для того чтобы система сохранила себя в своем нынешнем виде, ей необходимо поддерживать неустойчивый баланс между ключевыми акторами – ни один из них не может победить всех остальных. И даже не может образоваться двух ключевых игроков, сражающихся друг с другом.

Примеры того, как система поддерживает это равновесие, мы могли наблюдать в истории с созданием Национальной гвардии. Это новое ведомство, сильное как численным составом (в нем предполагается до 400 тысяч не просто кадровых единиц, а стволов – вооруженных сотрудников), так и близостью своего главы к президенту. Одновременно с выведением из МВД всей силовой части министерство усиливают вливанием ФМС и ФСКН. По новому закону Нацгвардии не дают оперативно-розыскных полномочий и ее руководитель становится членом «большого», но не «малого» Совбеза (не постоянным членом Совета). Одновременно с внесением пакета законов о создании Нацгвардии начинается переформатирование и усиление подразделений ФСБ, ответственных за борьбу с коррупцией и безопасность в экономической сфере. Одновременно несколько сотрудников Службы безопасности президента назначаются губернаторами. Так система пытается избежать перекоса.

В-третьих, заводимые уголовные дела не расширяются вниз и вглубь, как это бывает с процессами по очистке аппарата от чуждого элемента или с масштабными кампаниями по искоренению коррупции. И в том и в другом случае каждый фигурант тянет за собой концентрические круги своих сотрудников и знакомых, а в тяжелых случаях – родственников, соседей и всех, чьи имена он сумел вспомнить на допросе.

В новейшей истории России этому образцу соответствовало одно только дело ЮКОСа – и оно, хотя сильно ухудшило общественный климат и снизило стандарты работы судебной и правоохранительной машины, не стало сценарным образцом для последующих, а скорее закапсулировалось в теле системы как единичный случай – и не отторгнутый, и не интегрированный. «Наезды» же силовиков друг на друга носят точечный характер, пострадавших в них не так много, и целью часто бывает не посадка как таковая, а заключение в СИЗО (где с жертвой куда легче вести переговоры о передаче нажитого и подконтрольного более достойным людям) или простое снятие с должности.

Разумеется, все это процесс эволюции системы – и тут отсутствие замысла и сценария, как ни странно, ведет скорее к общественному благу. Отсутствие массовых посадок и громко начавшиеся, но рассыпающиеся (не доходя до суда) дела против госслужащих не удовлетворяют массовое чувство справедливости (справедливость вообще, судя по всему, одна из уходящих «вещей века»). Но нельзя не признать, что сохранение более-менее вегетарианских внутриэлитных нравов является некоторым предохранителем от того сценария, который во всей красе можно наблюдать в Турции.