Игорь Молотов - Мой друг Карлос Шакал. Революционер, ставший героем голливудских фильмов «Шакал» и «Карлос»

Я спрашиваю: А кто тогда для вас враг?

— Америка. Это враг для всех. И для нас. И для Карлоса. И для России.

И с этим трудно поспорить. Находясь в одиночной камере, Карлос является живым примером верховенства интересов США над правом или международными нормами. С чем соглашаются и его сторонники, и его ненавистники, так это с тем, что Карлос всегда опережал свое время. Например, именно он за 10 лет до шейха Осамы бин Ладена планировал самолетную атаку на объекты в Нью-Йорке. В интервью Al-Hayat он говорил, что в 1991 году, после войны в Персидском заливе, принял участие в замечательной встрече антиимпериалистов, придерживающихся разных идеологий. И вот на этой встрече было решено угнать самолет и нанести удар по нью-йоркскому Всемирному торговому центру в ответ на бомбежки Ирака. Смертником должен был стать Мир Муртаза Бхутто, родной брат бывшего премьер-министра Пакистана. В 1996 году Мир Муртаза был убит в перестрелке с пакистанской полицией.

Сегодня Карлос проводит дни не на курорте, как утверждает французская пресса. Его пытаются сломать с помощью карцера и даже прямыми угрозами, несмотря на то что он является знаменитостью. По утрам Карлоса досматривали шесть раз (с головы до ног), после обеда процедура продолжалась снова.

— Меня подстрекали к насильственному сопротивлению, иначе три дня подряд бритоголовый командир в униформе будет применять физическую силу. Эта грязная работенка вызывала отвращение у обычных надзирателей Ла Санте. Этот же делал свое дело, как обычно, в соседней камере № 80, пустой, предназначенной для моих «обысков», по-прежнему необоснованных. …В апреле 1998 года перед моим возвращением в тюрьму один молодой белый француз (я настаиваю на определении «белый», потому что заключенные магребинцы не считаются белыми) в одной из тюрем DPS (особо строгого надзора) был найден повешенным. Ноги его касались пола, но, как принято у парижан, я поинтересовался о произошедшем у другого надсмотрщика. Тот резким движением открыл дверь в «мою» камеру № 78 (находившуюся рядом с кабинетом смотрящих). Вдруг он расплакался и рассказал мне историю о том, как раньше пересекался с уже «ушедшим» повешенным. Он был не в силах сказать, что его колени, а не ноги касались пола. Он сказал мне: «Это были те три мерзавца! ОНИ это с ним сделали!» Это не был политический криминал, это не был расизм, это было просто потому, что надо платить за свои долги… Конечно же, я не обвиняю директора тюрьмы в том, что его администрация участвовала в убийствах невиновных. Я обвиняю его в покрывании этого. Будет ли он «за» то, чтобы прекратить распутство в тюрьме? Или это территория, где закон не действует? Большая часть сотрудников, уважаемые служащие в форме, совершают криминал и при этом остаются безнаказанными.

И Карлос продолжает:

— Во время недавнего побега два молодых алжирца, отбывающие длительное тюремное наказание, вооружились найденным оружием и захватили трех заложников в униформе. Дело изначально было обречено на провал. Они освободили одного заложника, и начальник тюрьмы попросил по телефону «освободить еще одного белого и присматривать за другими» — за алжирцем и негром! Расизм там встречается в любой форме. Например, когда я находился в тюрьме Френа, главный надзиратель был африканцем и старым военнослужащим, настоящим «белым негром». Меня тревожил его безудержный сионизм. Он был нетипичный кабовердинец: слишком темнокожий, с отвисшей нижней губой, похожий на жителя континента банту, и строил из себя бог весть что, хотя сам кое-как (в доказательство его французский паспорт) рассказывал о своих чудесных поездках в Израиль (самую расистскую страну) и о своем отпуске в южноамериканских странах (со своей-то маленькой зарплатой) на самых разнообразных дорогих курортах Барилоче и Аргентины, направлениях не совсем туристических, где скрывались немецкие иммигранты аж еще Третьего рейха. …Будучи революционером со стажем, с четырнадцати лет военным коммунистом и настоящим бойцом против расизма (с оружием в руках), я с ужасом наблюдаю политику репрессий. Эта политика, пропагандируемая администрацией тюрем, несет колонизаторские, расистские традиции и выступает против ислама. Это политика против политических заключенных, справедливых надзирателей и против тех, кто не отказался от своих основных прав и кто борется за сохранение своего достоинства вопреки узаконенному насилию и произволу.

Далее Карлос рассказывает:

— Во Флёри-Мерожи, самой большой тюрьме Европы, я провел 23 самых ничтожных дня с момента моего тайного заключения 15 августа 1994 года по делу высокомерного и извращенного характера, с неслыханным количеством преступлений. 22 января я вернулся в Санте. Спустя 150 лет своей службы маленькие форточки для проветривания в закрытых камерах вдруг были заварены двумя стальными брусками. Это, к сожалению, мешало открыть их больше чем на 30 градусов (7,5 сантиметра). То была абсолютно бесполезная незаконная мера, которая «подталкивала на криминальные дела». (Разве этого добивались?) Деревянный стол, за которым я сидел здесь и во Френе с 1994 года, у меня забрали. (Хотя некоторым заключенным оставили.) Вместо него поставили неустойчивый садовый столик из пластика. Мои единственные занятия — письмо и чтение — превратились в сложнейшую работу, а то и постоянно переносились. И это все несмотря на формальное обязательство дирекции перед посольством Венесуэлы. …Господин Алан Лезо — директор с большим стажем, человек воспитанный и образованный, знал прекрасно, что эти меры являются сверхнезаконными и запрещены как врачами, так и надзирателями. Я уверен, что эти меры были навязаны кем-то извне по постыдным причинам. …Итак, с сентября 1994 года, с момента моего заключения, я отказался от всех провокационных и незаконных действий. Я все еще жду, когда же выйду отсюда через главный вход. Я вас уверяю, что «мое» место — в Париже, рядом с моими адвокатами и посольством — единственными, с кем мне разрешено видеться.

Известно, что преступления, за которые он был осужден, имели место задолго до принятия закона, исключающего возможность досрочного освобождения, что давало все-таки слабую надежду на то, что однажды он выйдет из дверей Дворца правосудия без наручников. Чтобы исключить саму возможность такого поворота событий, в 2011 году его осудили на второе пожизненное заключение за организацию терактов на территории Франции в 1982–1983 годах. Речь идет о взрывах на улице Марбеф, на вокзале и в поезде в Марселе и в скоростном поезде «Капитолий». Карлос встретил обвинение страстным письмом судье Брюгьеру:

«На протяжении семи лет вы бессовестно искажаете правду по моему делу по приказу ваших вышестоящих коллег. Вас все равно поймают французские и международные “службы” во всем мире за ваши постыдные делишки, за ваши “белые записи” и “доклады”. Старые и грамотно составленные записи 20-летней давности не содержат даже упоминания обо мне. Зато содержат доказательства о действиях, которые именно вы приказывали осуществлять.