Леонид Млечин - 10 вождей. От Ленина до Путина

В полном смысле переписка велась лишь с Чан Кайши, Мао Цзэдуном, Ким Ир Сеном, Чойбалсаном, Тольятти, Торезом, Димитровым, В. Пиком, Гомулкой, Тито и некоторыми другими деятелями зарубежных стран. Наиболее интересна, конечно, переписка Сталина и лидера китайских коммунистов. Здесь мы видим столкновения и контакты двух стилей мышления, двух методологий народно-партизанского и державно-империалистического подходов.

…В мае 1951 года Мао Цзэдун направляет указание в Корею главнокомандующему китайских и северокорейских войск Пэн Дэхуаю (и в копии Сталину). В нем говорится: «…В настоящее время на передовой линии мы имеем 8 корпусов. Если каждый корпус уничтожит по 1 батальону, то всего противник потеряет восемь регулярных батальонов. Этим самым противнику будет нанесен сильный удар. Если каждый корпус уничтожит по 2 батальона, то это уже 16 батальонов.

…Ставить задачу в каждой операции уничтожать по одному батальону. В ходе 3–4 операций будет уничтожаться по 4 батальона регулярных войск, что приведет к понижению духа и поколеблет самоуверенность противника…»

Сталин, думаю, с большим скепсисом прочел эту «арифметическую стратегию» и ответил, но… столь же довольно примитивно и поверхностно. «Мне кажется, этот план рискованный. Один-два раза можно. Но этот план англо-американцы легко разгадают… Вы имеете дело не с войсками Чан Кайши…» {479}

В своей переписке Сталин любил рекомендовать, советовать, что выглядело порой как указания. Тому же Мао Цзэдуну в начале 1952 года шлет депешу, чтобы положить конец зависимости от империалистов в таком стратегическом сырье, как каучук: «Вам следует осуществить насаждение в Китае каучуковых деревьев, обеспечив по крайней мере 200 тысяч тонн натурального каучука в год. Остров Хайнань – база для каучука… Техникой поможем» {480}.

«Советы» Сталина безапелляционны, требовательны, почти категоричны. Так Сталин разговаривал с самым своим могущественным союзником… Диктатор умел «поставить» себя, чувствуя за своей спиной огромную военную, экономическую мощь, политические возможности, самую разветвленную в мире сеть спецслужб. Не случайно очень многие зарубежные деятели обращались к Сталину подобострастно, просительно. Испанец, глава правительства Хуан Негрин свои письма Сталину подписывал «Ваш преданный слуга и друг» {481}. «Дорогим вождем и дорогим учителем» величал Сталина Ким Ир Сен {482}. Даже Чан Кайши опускался до подобострастия в конце своего послания: «Надеюсь удостоиться получения от Вас наставлений, являющихся крайне желательными…» {483}.

Пожалуй, в полной мере перепиской можно назвать обмен посланиями Сталина с президентами США и премьер-министрами Великобритании. Сталин смог быстро «забыть» эпитеты, которыми он награждал, особенно в узком кругу, лидеров капиталистического мира. Попав в критическое положение из-за собственных просчетов, Сталин уже 18 июля 1941 года просит Черчилля «создать фронт против Гитлера на Западе» {484}. Верный себе, он рекомендует англичанам организовать «повстанческие действия против немцев». Большинство писем Сталина в годы войны – просьбы, а то и требования создания второго фронта, отправки в СССР самолетов, танков, алюминия, бензина, хлеба, автомобилей и даже… иприта (после того как появились сведения о возможности применения Германией отравляющих веществ).

В посланиях Сталина лидерам западных союзников есть любопытные признания, откровения, необычные утверждения. В сентябре 1941 года Сталин, допуская возможность того, что Советский Союз может «потерпеть поражение», предлагает Англии «высадить в СССР 25–30 своих дивизий в Архангельске или перевести их через Иран» для участия в боевых действиях на советско-германском фронте {485}. Естественно, в последующем об этой просьбе советская сторона никогда не упоминала.

Когда 30 декабря 1941 года «Правда» опубликовала статью «Петеновские методы на Филиппинах», Черчилль тут же обратил внимание Сталина на этот антисоюзнический выпад коминтерновского толка. Сталин, привыкший всю жизнь пользоваться ложью как надежным оружием большевиков, ответил: «Статья в «Правде», на которую Вы ссылаетесь, отнюдь не имеет официального характера…» {486}Абсолютный официоз сталинского режима, и это прекрасно знал Сталин, не имел права даже на минимум своевольства… Сам Сталин лично редактировал, правил многие статьи «Правды»; я мог бы привести десятки таких примеров. Например, в мае 1950 года Сталин фактически переписал статью «Правды» по поводу инцидента с американским военным самолетом «Б-29» подле Либавы. Даже заголовок, предложенный «Правдой», – «Вопрос ясен», Сталин изменил на «Нравы Госдепартамента» {487}. Так что неуклюжая увертка Сталина по поводу неофициального характера статьи не могла ввести Черчилля в заблуждение.

Но вернемся еще к переписке лидеров союзников. Сталин отвечает не на каждое письмо Черчилля и Рузвельта, ссылаясь на объективные обстоятельства, главным образом загруженность делами как Верховного Главнокомандующего. В начале 1942 года Сталин пытается убедить Черчилля, что «1942 год будет решающим в повороте событий на фронте» {488}. В июле и августе 1942 года Сталин, попавший в критическое положение на южном участке советско-германского фронта, фактически переходит к атакующим требованиям к союзникам: нужен, безотлагательно нужен второй фронт! Черчилль хладнокровно парирует: «Ни Великобритания, ни Соединенные Штаты не нарушили никакого обещания». Если споры будут продолжаться, предупреждает премьер, то «Британское Правительство было бы вынуждено раскрыть народу убийственный аргумент, которым, по его мнению, оно располагает…» {489}.

Временно Сталин «отстает» от союзников с требованиями форсировать открытие второго фронта, особенно после сталинградского триумфа советских войск. В своих посланиях Сталин позволяет себе то, чего не мог допустить ранее ни один советский военный историк: «В сталинградской операции мы имеем успехи, между прочим, потому, что нам помогают снегопад и туманы, которые мешают немецкой авиации развернуть свои силы» {490}.

Союзники неоднократно предлагают Сталину вылететь для встречи на высшем уровне за пределами СССР: в Северной Африке или хотя бы на Кавказе, в Астрахани. Вождь упорен: «Время теперь такое горячее, что даже на один день мне нельзя отлучиться…» {491}

Весной 1943 года на Западе началась пропагандистская война, в которой особую активность проявили Берлин и польское правительство Сикорского. Речь шла об уничтожении войсками НКВД поляков в Катыни.

Сталин, Черчилль и Рузвельт обменялись целым букетом посланий. Советский лидер негодовал: «Враждебная Советскому Союзу клеветническая кампания, начатая немецкими фашистами по поводу ими же убитых польских офицеров в районе Смоленска, на оккупированной германскими войсками территории, была сразу же подхвачена правительством г. Сикорского и всячески разжигается польской официальной печатью… Это подлая клевета на СССР…» {492}