Юлия Латынина - Русский булочник. Очерки либерал-прагматика (сборник)

Ложь — это более выгодная стратегия для тоталитаризма, чем хвастовство. Это стало понятно уже тогда, когда Гитлер, построивший свою идеологию на хвастовстве, проиграл Сталину, строившему свою идеологию на лжи. Сталинский СССР готовился к войне, а говорил о мире. Уничтожил всякую свободу — а формально пользовался всеобщим избирательным правом.

Левые на Западе следовали примеру Сталина. Они боролись против свободного общества не иначе, как под предлогом «борьбы за мир» и «защиты прав человека». Американская ACLU , основанная коммунистом Роджером Балдуином и служившая, по словам генсека Компартии Америки Эрла Браудера, «приводным ремнем» для партии, позиционировала себя как борца за права человека и за Первую Поправку Конституции.

После распада СССР большинство этих «борцов за мир» и «борцов за права человека» остались без объекта, которого нужно защищать от «кровавого буржуазного режима».

Но «борцы за мир» быстро нашли новый объект защиты в лице исламских террористов, которые точно так же, как вьетконговцы или КПСС, считали не только дозволенным, но и необходимым лгать неверным и «вести джихад руками самих кяфиров»; они реально исповедовали тотальное, ничем не ограниченное насилие, а публично жаловались, что являются жертвами агрессора.

«Борьба за мир» из идеологии леваков превратилась в идеологию международной бюрократии, интуитивная цель которой очень проста: не дать национальному здоровому государству защитить себя и своих граждан от агрессии. Создать патовую ситуацию, при которой террористы, не сдерживаясь ничем, могут наносить удары, — в первую очередь по Израилю и США, — а ответный удар тут же запрещается во имя прав человека «наблюдателями, стоящими над схваткой».

Это катастрофическое отрицание права государства на защиту своих граждан даже ускорилось с распадом СССР, когда существование очевидного противника перестало мобилизовывать и западного избирателя, и западные правительства.

Эрозия происходит на наших глазах. В 1944 году никому не пришло бы в голову говорить: «Зачем высаживаться в Нормандии? Насилием насилие не исправишь, насилие приведет только к новым жертвам», в 1976 году никому бы не пришло в голову сказать: «Как израильские коммандос посмели перестрелять всех террористов? Мы не отрицаем, что они были террористы, но ведь над ними не было суда, и мы никогда не узнаем правды».

А вот сейчас, в 2012-м, фразы типа «Как посмели израильтяне проводить операцию «Литой свинец»? Насилием насилие не исправишь, насилие приведет только к новым жертвам», или: «Как посмели американцы застрелить безоружного бен Ладена на глазах его маленькой дочери? Мы не отрицаем, что он был террорист, но ведь суда над ним не было, и мы никогда не узнаем правды», — сейчас подобные фразы считаются признаком хорошего либерального тона.

Западная цивилизация не сможет долго существовать, если ее же собственная идеология будет отрицать за ней право на защиту.

Наконец, наиболее зримым признаком победы социализма в Европе являеется, собственно, сам победивший в Европе социализм.

Социализм — это ведь не обязательно, когда всю промышленность заставляют выпускать либо танки, которые нужны для завоевания мира, либо сталь, которая нужна для производства танков, а поскольку рынок не может обеспечить такого уровня государственных расходов, рынок отменяют вовсе. Социализм — это когда государство распределяет чужие деньги, а чужие деньги имеют то свойство, что они рано или поздно кончаются.

Для социализма вовсе не обязательно отменять рынок — достаточно кардинально повысить налоги. Для социализма вовсе не обязательно вводить диктатуру — достаточно расплодить бюрократию. Для социализма вовсе не обязательно отменять представительный образ правления — достаточно ввести всеобщее избирательное право и ждать, пока в условиях тотальной бюрократии и тяжелых налогов количество иждивенцев среди избирателей превысит количество налогоплательщиков.

Во второй половине прошлого века была популярна «теория конвергенции» — о том, что социализм рано или поздно эволюционирует в сторону свободного рынка, а свободный рынок — в сторону социализма. Первая часть теории не очень оправдалась: вместо эволюции произошла катастрофа. СССР пал. А вот вторая часть «теории конвергенции» оправдывается как нельзя лучше — свободный рынок в тех странах, которые мы привыкли называть «Запад», все более вытесняется регулированием.

В XVIII в. уже упоминавшийся мной турецкий первопечатник Ибрагим Мутефферик кончил плохо: гильдия писцов добилась запрещения печатных прессов в Турции, мотивируя это тем, что иначе писцы останутся без работы. Когда государство отказывается закрыть заводы «Крайслер», потому что иначе рабочие останутся без работы — вопрос, чем это отличается от истории с Мутеффериком и турецкими писцами? Можно ли представить себе, что в XVIII или XIX вв. частной компании удалось бы избежать гибели по той причине, что «иначе рабочие останутся без работы?»

Результат известен: конкретные рабочие сохраняют работу. А вот зато целые отрасли — и страны — проигрывают в конкуренции Китаю, где левая идеология, комплекс вины по отношению к странам третьего мира, всеобщее избирательное право и социализм не существуют. Где вместо них существует то, что существовало в Европе в XIX веке: рынок.

Сразу после конца Второй мировой войны стало ясно, что итоги Второй мировой оказались катастрофическими для Британской империи. Несмотря на победу, она утратила статус сверхдержавы. Гитлер, собственно, добился того, чего хотел — он сокрушил Великобританию, пусть и путем собственной гибели.

Сейчас, спустя почти 70 лет, становится ясно, что итоги Второй мировой войны, выношенной, затеянной и спланированной Сталиным ради мирового господства, оказались еще куда более трагичными. Они уничтожили не просто Великобританию — а всю Европу, такую, какой она была до того, как СССР стал одним из победителей в войне, которую он сам же спланировал и развязал. Единственной западной страной, которая не капитулировала перед левой идеологией, пока остаются Соединенные Штаты Америки.

Сам СССР, как государство, не выдержал жесткой конкуренции со свободным рынком и пал. Но виртуальный СССР — как всеобщее избирательное право, которое превращается в свою противоположность и лишает граждан экономической свободы, как бюрократия, регулирующая все и вся, как левацкая идеология, которая называет организаторов террора — жертвами государства, а государство, защищающее права и свободы граждан, клеймит как источник насилия — одержал на Западе победу, и именно поэтому мы живем в эпоху, которую один из лучших современных историков Ньял Фергюссон назвал просто и четко — конец 500 летнего доминирования Запада.