Юлия Латынина - Русский булочник. Очерки либерал-прагматика (сборник)

А в-третьих, понимаете, какое дело. Конечно, в мире все меняется — кроме желания толпы жить на халяву и иметь вожака, который эту халяву подарит. Но вот какая проблема. Пятьсот лет крошечная часть света — Европа — властвовала над миром. Она добилась этой власти благодаря частной собственности, техническому прогрессу, конкуренции европейских стран между собой, ощущению собственного цивилизационного превосходства и минимальному — по сравнению с азиатскими — государству. И за двадцать лет, прошедших с момента объединения Европы и торжества «общечеловеческих» ценностей, это лидерство просрали.

Такого фантастического отрицательного результата не добивался даже Китай эпохи Цинь.

Я очень долго искала пример, которым можно начать эту статью, и нашла его в мае 2011 года, когда во время моей поездки в Грузию глава МВД Грузии Вано Мерабишвили привез меня в городок Рустави, за 10 км от Тбилиси, где грузинское МВД построило сервис-центр по обслуживанию населения: в этом центре можно за 15, а то и за 5 минут зарегистрировать сделку по купле-продаже автомобиля, получить номера, обменять права и пр.

Вокруг сервис-центра, принадлежащего государству, возник огромный авторынок, который государству не принадлежит. Этот рынок — частный, и бизнес так успешен, что многие другие компании уже раскупили земли, предусмотрительно оставленные государством вокруг сервис-центра, и скоро рынки будут и там.

Такие меры по либерализации сделали автомобили (которых Грузия, напомню, не производит) крупнейшей статьей экспорта Грузии и создали 20 тыс. рабочих мест.

Вот, собственно, лучший пример того, что должно делать государство для модернизации. Оно должно обеспечить условия. Оно не должно производить автомобили, оно не должно владеть рынками, оно не должно диктовать покупателю, какой — желтый, красный или длинный автомобиль ему нужен, но оно должно обеспечить гражданам их права собственности.

И это, собственно, первый и очень часто упускаемый из виду урок — модернизация без государства невозможна. Еще не было на Земле общества, в котором модернизация произошла бы в отсутствии государства .

Все догосударственные общества (племенные и пр.), на редкость консервативны и инкорпорируют в себе специальные общественные механизмы, препятствующие накоплению отдельным индивидуумом имущества иначе, чем с целью раздачи этого имущества и/или повышения социального статуса.

Меланезийский Big Man имеет, с точки зрения общества, право накапливать имущество и пищу — но только в том случае, если он раздаст ее с целью повышения статуса на пирах. Знатные роды в Афинах и патриции в Риме снискивали одобрение и поддержку простого народа — но только в том случае, если устраивали для народа пиры и представления. Скандинавский конунг получал поддержку от воинов, но только в том случае, если он устраивал пиры и раздавал на них кольца, используя любовь воинов как способ сохранения своего статуса и способ умножения имущества.

Из меланезийского бигмена, римского патриция и скандинавского конунга получились бы плохие бизнесмены, потому что в догосударственном или слабогосударственном обществе любая попытка использовать имущество как капитал, а не как средство укрепления статуса, кончалась потерей статуса и, соответственно, имущества.

Во всех догосударственных — так же как и во всех деспотических обществах — нет возможности накопления собственности без накопления власти. В них нет бизнесменов. В них есть только вожди. В них нет частной собственности. В них есть общественный статус.

То же самое касается и обществ, в которых государство умерло. Гибель Римской империи под ударами полчищ варваров не привела к возникновению свободного рынка. Она привела к приватизации самых высокодоходных кусков власти: к приватизации войска, права сбора налогов и права суда. Распад СССР, вопреки надеждам российских реформаторов, не привел к возникновению свободного рынка: он привел к тому же, к чем привел распад Римской империи.

Ни экономическая, ни политическая свобода не входят в число инстинктивных потребностей человека. Иначе все архаические общества были бы основаны на политической и экономической свободе. Вместо этого они основаны на жестких деспотических иерархиях, которые не всегда подчиняют племя власти одного вождя, но всегда подчиняют его множеству ограничений, ритуалов и обычаев. Еще ни один рынок не возник стихийно ни среди дикарей, ни среди жителей распавшихся империй.

Рынок — это продукт очень сложно организованного общества с незыблемыми правами собственности, которые в реальной жизни может обеспечить только государство.

В истории человечества была одна страна, которая встала на путь модернизации на несколько веков раньше прочих.

В этой стране были построены первые в истории человечества механические часы; она первая стала строить водяные и ветряные мельницы и морские суда с переборками. Она первая открыла плавку железа. (Напомню, что двойной передел железа является фундаментальным технологическим сдвигом. До тех пор, пока у вас нет технологии двойного передела, пока вы считаете, что сделать железо настолько жидким, чтобы оно вобрало в себя углерод и превратилось в чугун, — значит испортить его, пока вы не плавите железо в больших количествах, а куете его мускульной силой деревенского кузнеца, вы, соответственно, не можете стать технологической цивилизацией.)

В этой стране впервые появились порох, книгопечатание, компас, бумага и пушки.

Эта страна стала первая экспериментировать со многими продвинутыми видами вооружений: помимо пушек, в ней появились боевые ракеты с двумя ступенями, химическое оружие и противокорабельные мины.

Если кто-нибудь думает, что я говорю о Голландии или Англии, он ошибается — я говорю о Китайской империи.

Первые в мире механические часы появились в 1086 году в Пекине. Порох (различные смеси, иногда с довольно экзотическими ингредиентами) использовался в Китае с начала Х века, и первый в мире рецепт пороха записан отнюдь не Роджером Бэконом в 1267 г. Он приведен в китайском военном трактате «Ву чжин сун яо», «Собрание самых важных военных приемов» 1044 г., — правда, в это время китайцы начиняли порохом бомбу, которую метали с помощью катапульты. «Собрание» было лишь одним из 347 военных трактатов, хранившихся, естественно, в спецхранах династии Сун под грифом «совершенно секретно», а потом и сгоревших в 1126-м при разграблении Кайфына чжурчженями.

Бомбы, начиненные железной и фарфоровой шрапнелью, появились в Китае на несколько сот лет раньше, чем в Европе: в 1259 году, во время войны с монголами Циньчжоу производил за месяц от одной до двух тысяч таких бомб. Гигантские государственные арсеналы означали и гигантские пожары: в 1280-м взрыв арсенала в Вейяне убил 100 человек.