Дмитрий Волкогонов - Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Галя читает подвал из „правды" об ограничении стратеги­ческих вооружений.

Кто авторы этого материала Обед и отдых 2.30-4.10"

„15 апреля — пятница.

Завидово 4 утки — 33-я кабан — 21 — таскали".

(Что сие значит? Спросить теперь уже не у кого.)

„22 апреля — пятница 86.400

В 5 часов заседание поев, дню его рождения

Переговорил с Гришиным

Громыко —

Черненко

Дорошина

23-24 Выходные дни"

(Повторю, оставляю орфографию автора записок.) „Наследник" фамильярен, когда пишет, что „в 5 часов заседание поев, дню его рождения". Надо полагать, Ленина. Ведь запись 22 апреля.

„3 мая. Вес — 85.300. Беседа с Рябенко. Разговор но теле­фону со Сторожевым? Известный вопрос. Разговор с Чернен­ко К.У. —? По повестке дня ПБ

Портные — костюм серенький отдал — и тужурку кож. прогулочную взял

Позвонил Ю.В.Андропов — приехал мы с ним бесе­довали

Работал с Дорошиной".

„3 июня. Принял Черненко — подписал протокол рабо­тал с Галей Дорошиной Отдых — улетел в Завидово — 5 каб."

Можно продолжать до бесконечности. Вопросы отды­ха, собственного веса, домашние мероприятия, цирк, кабаны. Правда, когда его чем-либо награждали или удостаивали, он обязательно отмечал специально:

„…Говорил с тов. Копенхиным А.Н. — он сказал голос офицера, слушал, голос генерала слушал — а теперь рад, что слышу голос маршала…"

"Говорил с т. Медуновым на селе — хорошо — поздрав­лял с присвоением и т.п."

„Никуда не ездил — никому не звонил мне тоже са­мое — утром стригся брился и мыл голову

Днем немного погулял — почта

Смотрел как ЦСК проиграл Спартаку Молодо играли хорошо".

"Заплыв. 1 час бассейн 30 м Бритье Забили в косточки с Подгорным. После беседы с Чаушеску говорил с Шарванадзе" (фамилию этого деятеля генсек ни разу, кажется, не на­писал правильно. — Д.В.)

"В Астрахани вечером был на охоте (вечерка) убил 34 гуся… Хорошо покупался под душем…"

"Говорил с подгорным о футболе и хоккее и немного о конституции"

„Переговорил с К.У.Черненко вырезать из картины ком­мунисты — подъем танков…"

Но довольно. Стилистика, орфография, повторюсь, оставлены без изменений. И так на сотнях страниц. Коммен­тировать эти записи первого лица государства не хочется. После этих дневников записи Николая II кажутся почти шекспировского уровня.

Мне хочется сказать лишь одно: ленинская система моно­полии на власть вполне способствовала, даже благоприят­ствовала появлению на самой вершине государственной вла­сти людей бесцветных, посредственных, полуграмотных, с низким уровнем интеллектуального развития. Это знали все. Но это устраивало также почти всех.

У меня не было злорадства, когда я читал эти убогие записи. Мне было жаль Брежнева. Но неизмеримо больше — великую страну. По натуре генсек был, пожалуй, даже до­брым, радушным, сентиментальным человеком. Но им уме­ло манипулировал аппарат, окружение. В известном смысле Брежнев был „высшей" марионеткой партийной системы. В последний раз я увидел Брежнева за две недели до его смер­ти. Маршал Устинов привел его (буквально привел с дюжим молодцем) в Свердловский зал Кремля, где собралось все высшее военное руководство страны на ежегодное совеща­ние по подведению итогов. Генерального секретаря подвели к трибуне (за стол президиума он не смог подняться), поло­жили перед ним бумаги, и он, судорожно держась за края ораторской тумбы, пытался что-то прочесть. Генералы в зале низко опустили головы; было стыдно за страну и жаль боль­ного человека, который волею аппаратной судьбы оказался на самой вершине власти. Теперь оттуда он мог для истории только пасть. Двадцать минут нечленораздельных слов… Я, например, не слушая характерных чавкающих звуrов, думал лишь об одном: устоит ли? Неужели окружение не понимает, что посылать больного человека „на люди" — безнравствен­но? Рядом с оратором стоял молодец как будто бы принес­ший очередной стакан чаю…

Ведь совсем недавно этот человек в докладе "Дело Лени­на живет и побеждает" вновь провозгласил: „Как ни противо­речива картина мира в наши дни, главные ее черты, главная решающая тенденция развития именно такова, как предвидел Ленин. Как ни отличны друг от друга составные части совре­менного мира, каждая из них идет — и обязательно придет в конечном счете — к коммунизму".

И это говорилось не в 1919 году на Конгрессе Коминтер­на, а в апреле 1970 года. Полная утрата чувства реально­сти; наследники Ленина жили в иллюзорном мире, создан­ном идеологическими мифами ленинизма.

Читая архивные документы, я еще раз переживал, как мог такой человек, как Брежнев, руководить гигантской ядер­ной страной, целой группой стран, которую называли „со­дружеством". Все его резолюции безграмотны и полны курье­зов. Например, на справке по Азербайджану фломастером размашисто начертано: "Д.Ч. Положи в дело до послесьездовского периода Л.Брежнев".

Все в обществе потешались над страстью генсека к на­градам. Ходило множество анекдотов, баек о любви Брежне­ва к орденам и любым знакам отличия. Брежнев стал Героем всех coi реалистических стран, где это звание было учрежде­но. В 1973 году ему присудили (в СССР, конечно) Ленин­скую премию "3а укрепление мира между народами". Ему же вручили высшую награду сторонников мира — Золотую ме­даль мира имени Фредерика Жолио-Кюри. Брежнев стал об­ладателем высшей награды Академии наук СССР за особые творческие достижения в развитии марксистско-ленинской теории — медали Карла Маркса. Он очень хотел быть мар­шалом — и стал им… Обладая высшим постом в стране, он инициировал награждение себя всеми мыслимыми и немысли­мыми наградами, титулами, чинами. Тщеславие, доведенное до абсурда, потешало всю страну, а окружение генсека мучи­лось: чем бы еще его ублажить…

Дело доходило до того, что награждали Генерального секретаря не раз прямо на Политбюро, а Указ Президиума Верховного Совета СССР оформляли задним числом. Я удив­ляюсь только одному, как не реализовали одно смелое пред­ложение, пришедшее с Украины, которое прислал в Полит­бюро член КПСС киевлянин Давидюк Сергей Михайлович. Он писал в январе 1974 года: „Назрел вопрос и необходи­мость учредить наивысшее звание нашей Родины „Герой ком­мунистического труда" и первое такое звание заслужил Лео­нид Ильич Брежнев".

Думаю, что члены Политбюро на этот раз просто скры­ли от генсека это эпохальное предложение. А может быть, гражданин Давидюк просто тонко пошутил?

Галерея ленинцев на высшем партийном посту (а следо­вательно, и государства) весьма колоритна своей одномерной заданностью. Ленин до конца своих дней ратовал, чтобы в руководстве партии было как можно больше рабочих и крестьян, хотя в действительности осуществляли диктату­ру „профессиональные революционеры". Ленинская тради­ция сохранилась: профессиональные партократы ни разу не выпустил и из своих рук государственной власти. Хотя все они, естественно, родились в семьях рабочих, крестьян, слу­жащих, но с молодых лет попали в обойму комсомольских, партийных секретарей и неуклонно продвигались по этим ступенькам до кремлевского кабинета.