Мартин Ли - Фашизм: реинкарнация. От генералов Гитлера до современных неонацистов и правых экстремистов

В их числе был и его близкий политический союзник Альфред Дреггер, в то время занимавший пост почётного председателя парламентской фракции Христианско–демократического союза. За несколько недель до публикации заявления Дреггер привлёк к себе внимание, заметив, что 8 мая «не было освобождением». Он также с похвалой отзывался о «порядочности» армии Гитлера и утверждал, что «большинство немцев ничего не знало об убийствах евреев». Эти высказывания были достаточно типичными для ревизионистской мифологии, согласно которой в ходе Второй мировой войны одновременно развернулись две битвы: одна за Германию, другая за национал–социализм. Точно так же Коль говорил и о зверствах, совершенных «именем Германии»: будто бы речь шла о какой–то неземной силе, действовавшей, пока сам немецкий народ оставался в стороне [851].

В течение многих лет в Берлине сознательно поддерживали память о Второй мировой войне, сохраняя заросший щебень, оставшийся от разбомблённых зданий, повреждённые фасады домов. Сам город был разделён стеной на западную и восточную части. Однако многие из примет прошлого уничтожались строителями и реставраторами. Германское правительство готовилось переехать, причём без каких–либо задних мыслей, в те самые здания, которые ассоциировались с самыми мрачными эпизодами истории Третьего рейха. Финансовые эксперты объединённой Германии с комфортом разместились в здании Имперского министерства авиации Геринга; военные размышляли над стратегиями в тех же самых кабинетах, где гитлеровские генералы планировали вторжение на Восток; Министерство труда заняло бывшие помещения Геббельса. Министерству иностранных дел предстояло определять политику в просторных помещениях Рейхсбанка, где ранее хранилось ворованное золото и прочие полученные преступным путём активы. Германскому парламенту предстояло вернуться в печально известное здание рейхстага.

Следующими шагами были планы правительства Баварии превратить руины альпийского убежища Гитлера, так называемого «Орлиного гнёзда», в фешенебельный курорт. В Польше «Волчье логово» (штаб–квартира Гитлера на Восточном фронте) предполагалось сделать частным тематическим парком развлечений, где служащие, одетые в воссозданную форму вермахта и люфтваффе, должны будут вести ночные танцы на «дискотеке гитлеровского бункера» [852].

Медленно, но уверенно, порой незаметно, а порой тяжеловесно прошлое Германии преобразовывалось, полировалось, ретушировалось и замалчивалось, нормализировалось, коммерциализировалось, переупаковывалось и забывалось. Как будто история — это какой–то трюк, который живые проводят с мёртвыми. В Восточном Берлине на месте, где некогда располагался памятник жертвам фашизма и милитаризма, был воздвигнут новый военный мемориал. Однако на нем не были упомянуты ни фашизм, ни милитаризм. Этот памятник «не делал различия между жертвами и преступниками», как отметил глава еврейской общины Берлина Ежи Канал. Неподалёку, в центре города, работавшие на государственные средства художники воссоздали фасад дворца Гогенцоллернов, с тем чтобы жители Берлина смогли с гордостью созерцать через прутья решётки символ старой имперской славы.

Накануне 50‑й годовщины разгрома Третьего рейха вандалы во второй раз за 14 месяцев подожгли синагогу в Любеке. На следующий день свастикой была покрыта установленная в Дрездене мемориальная доска в честь убитого скинхедами гастарбайтера из Мозамбика. Она напоминала о 28-летнем Джорди Гомандаи, первой жертве неонацистского террора после объединения Германии. Доска была повреждена всего через несколько часов после того, как по всей Европе прошли торжественные церемонии, посвящённые окончанию Второй мировой войны. С момента гибели Гоман- даи германские ультраправые экстремисты убили ещё 70 человек. Каждая новая жертва становилась очередным напоминанием о том, что прошлое Германии живо в глубинах её настоящего.

Отто–Эрнст Ремер сидел на испанском Коста–дель–Соль, потягивая шнапс, в большом уютном кресле на вилле с прекрасным видом на Средиземное море. За последние годы он пережил два инфаркта, так что нацистский ветеран был не в очень добром здравии. Но, по крайней мере, он оставался на свободе.

Бежав из Германии, Ремер вместе со своей женой Аннелизе направился в Марбелью. Обживаясь на новом месте, он встретился с рядом нацистских эмигрантов, живших в Испании, в том числе с бригадефюрером SS Леоном Дегрелем. Нацистский военный преступник скончался 31 марта 1994 года, всего через несколько дней после встречи с Ремером. На похоронах Дегреля Ремер предстал прежним борцом, отрицая Холокост. В ходе продолжительного интервью испанскому телевидению он вновь убеждённо подтвердил, что в годы войны евреев не убивали в газовых камерах [853].

Вскоре после своего выступления по телевидению Ремер был задержан полицией в аэропорту Малаги. Он направлялся в Мадрид, чтобы обсудить в Министерстве внутренних дел Испании вопрос о предоставлении политического убежища. Германское правительство потребовало его экстрадиции, однако адвокаты Ремера заявили, что в Испании отрицание Холокоста не является противозаконным, и, соответственно, Ремера не за что депортировать. (По испанским законам экстрадиция возможна только в случае, если преступление признается таковым в обеих странах.) Вместо того чтобы направить Ремера в Германию, судья поместил его под домашний арест. Однако перед воротами дома в Марбелье не был выставлен полицейский пост, который следил бы за выполнением решения суда, а Ремера в кресле–каталке, сопровождаемого друзьями, можно было часто встретить в центре города.

Невзирая на плохое самочувствие, Ремер продолжал следить за событиями на родине. В честь ухода английских, французских и американских войск 18 июня 1994 года германская армия провела перед Бранденбургскими воротами парад в прусском стиле, с зажжёнными факелами. Бросалось в глаза отсутствие русских — их не пригласили участвовать в этой церемонии про- щания [854]. Однако не все радовались выводу войск. Сотрудник Госдепартамента США Дуглас Джонс заметил: «Уход союзных войск из Берлина наполнил страхом руководителей этнических сообществ, поскольку они привыкли воспринимать союзников как защиту, но не от русских, а от самих немцев» [855].

Памятные мероприятия, связанные с различными эпизодами войны, проходили чуть ли не каждую неделю. 20 июля 1994 года официальные лица Германии отмечали годовщину антигитлеровского заговора, едва не закончившегося полвека тому назад гибелью фюрера. К недовольству Ремера, канцлер Коль высоко отозвался о героизме тех, кто потерял свои жизни в результате неудачного покушения. В торжественных и лицемерных заявлениях было проигнорировано несколько важных фактов: германскому правительству ещё только предстояло реабилитировать тех, кто был наказан за отказ служить в армии Гитлера, и тех 30 тысяч, кто дезертировал; большинство участников Сопротивления по–прежнему являлись предателями с юридической точки зрения; германские суды продолжали считать законной экспроприацию большинства еврейских предприятий, совершенную во времена Третьего рейха под предлогом «арианизации» экономики [856].