Дмитрий Орешкин - Джугафилия и советский статистический эпос

В первом случае (primordial = исконный) подразумевается, что национальная идентичность задана этносом, почвой, кровью, традицией и т. п. Что похоже на правду, особенно если иметь в виду реалии прошлого и позапрошлого веков. Во втором случае (конструктивизм) нация формируется благодаря усилиям государства. Скажем, американская или швейцарская нация никак не вписывается в примордиальный шаблон крупного теоретика национального вопроса И.В. Сталина, у которого нация определяется четырьмя признаками: общностью языка, истории, культуры и территории проживания. Что за швейцарская нация такая, если у нее что ни кантон, то свой язык?! Да и американская нация тоже весьма подозрительна: не только формально закрепленный государственный язык отсутствует, но нет даже единой общегосударственной истории! Не говоря про культуру… Меж тем обе политические нации объективно существуют. Для теоретического примордиализма это проблема.

Когда Бисмарк говорит, что национальное единство можно спаять лишь железом и кровью, он выступает как конструктивист. Когда наш Федор Иванович Тютчев ему возражает, что мы-де попробуем (вам назло!) спаять его любовью, — он тоже выступает в качестве конструктивиста. Оба понимают, что нация строится (у Тютчева — паяется), хотя имеют в виду разные технологии строительства и разный вяжущий материал. Или припой.

А вот когда близкий друг и зять Тютчева славянофил Иван Сергеевич Аксаков обсуждает с членами своего кружка вопрос о нутряном почвенном или кровном родстве славянских народов — это уже типичный примордиализм. Собственно, и православие вместе с христианской любовью в понимании Тютчева тоже как бы исконный и от Господа данный цемент, скрепляющий славянские народы в одну великую «Империю Востока», единственную законную наследницу Рима и Византии. Поэтому он, как и положено гениальному поэту, ухитряется одновременно быть и примордиалистом и конструктивистом. За что ему низкий читательский поклон. Но при этом надо сознавать (тем самым умом, которому Тютчев отказывает в праве понимать Россию), что подобное возможно лишь в мире поэтических метафор, где нет границ между понятиями. Ибо на самом деле Польша и Чехия — страны славянские, но не православные, а Греция и Румыния — православные, но не славянские.

Конкретная электоральная статистика ясно говорит, что фактор этнографической «морды» для российских территорий, безусловно, имеет значение, но со временем все заметнее уступает конструктивистскому влиянию медийных потоков, пропаганды и культурных шаблонов. Хотя надо иметь в виду, что при конструировании новых идентичностей власти всегда охотно эксплуатируют примордиальные сентименты.

Сталин (теоретически вроде бы типичный примордиалист, с его четырьмя признаками) на деле смело конструировал новую советскую идентичность, советского человека, советский народ, а вместе с ними советскую картину мира и истории. Сплачивал («спаивал» тоже подходящее слово, но о нем чуть позже) единство железом и кровью. Решительно внедрял наукообразную марксистско-ленинскую мифологию на место православной «поповщины». Итог, в общем, известен: не спаялось. Что мучительным образом выламывается из патриотических представлений патриотов СССР о самих себе, о прошлом и будущем. Остается определить, что в конечном итоге важнее: идеологические представления (нас возвышающий обман) или приземленная действительность (тьма низких истин).

Сегодня А. Г. Лукашенко в своих интересах последовательно конструирует белорусскую идентичность — тоже охотно погружаясь в исторические манипуляции. Еще недавно он надеялся построить единую русско-белорусскую нацию, выдернув властный коврик из-под дряхлеющего Ельцина и взяв под контроль все постсоветское пространство до Владивостока. Но элиты ельцинской России выпестовали молодого Путина, который поставил Батьке жесткий блок. Пришлось тому переквалифицироваться в патриоты белорусского масштаба. Это проще, ибо действительно имеется некоторая примордиальная основа. И, что важнее, неограниченный конструктивистский контроль над местными силовиками, бюрократией и СМИ.

Примерно этим же заняты элиты постсоветских Украины и Казахстана. Им сложнее — субстрат разнообразнее и противоречивее («речь против речи»). Вот уже и православная общность, вопреки очевидностям Тютчева, Аксакова, Ивана Ильина, Александра Солженицына и многих других, дробится на глазах. Примордиалистские сказки иерархов РПЦ разрушаются их же собственными попытками удержать административный (то есть, по сути, конструктивистский!) контроль над «канонической территорией». В свойства тютчевской православной любви как вяжущего материала верится все труднее, зато связь официальной церкви с государственной политикой (вопреки норме, прямо зафиксированной в Конституции РФ) все очевиднее. А итог прямо противоположен ожидаемому: РПЦ не только рассорилась с украинскими коллегами, но и исключила себя из константинопольского консенсуса.

В пределах России Р.А. Кадыров решительно крепит свою чеченскую идентичность. Хотя, похоже, не прочь замахнуться и на более широкую северокавказскую. Или ему уже вся Россия по плечу? Татарстан исподволь кует свою республиканскую версию идентичности, патриотизма, истории, нации и языка. Тоже нелегко. Но тяжелее всех Путину: экая перед ним разношерстная громада. Он пытается объединить ее на основе экзотического коктейля из советских, православных и монархических мифов — без видимого успеха. Похоже, дело не только в сомнительном качестве ингредиентов, но и в том, что Россия (в своей продвинутой части) попросту переросла структурные рамки идеократии и нуждается в общности более высокого уровня, основанной на европейских принципах правового государства. Другой вопрос, возможен ли переход в это новое качество без утраты территориальной цельности, скрепленной слишком архаичным цементом. Куда будем девать султанаты?

Ученые споры между сторонниками двух теоретических схем тянутся уже лет пятьдесят. Скорее всего, в действительности имеется и то и другое, а проблема заключается в дефиците эволюционного подхода. Одно-два столетия назад, при весьма ограниченных контактах между народами и культурами, в мире доминировал примордиальный фактор: где родился, там и сгодился, органично следуя обычаям своего племени, этноса, религии или почвы. Но в эпоху Интернета и ускоряющегося обмена людьми и информацией все более ощутимой становится конструктивистская составляющая — подразумевающая активное заимствование идей, ценностей и приоритетов. А также выстраивание новых ментальных схем, включая обмен социальными мифами. Ведь самоощущение себя пролетарием (интернационалистом, коммунистом, советским человеком или, напротив, националистом, джихадистом, фашистом, монархистом и т. д.) есть явный плод конструктивизма. Вовсе не обязательно предопределенный общностью истории, территории или языка.