Сен Сейно Весто - Диалог о Стене. Любимые песни гуннов

– Я не совсем понял, насчет каких потерянных десятков тысяч исконных территорий их пахан рассказывал? Это он про Эстонию, Литву, Латвию, Казахстан, Кавказ и еще несколько республик, что ли? Я не понял, как в сумме они у него дали десятки тысяч? По-моему, здесь проблемы уже не с политикой, а с математикой.

– Насколько откровенный акт дезинформации можно назвать проблемой с математикой. Но казус, конечно, сам по себе представляет интерес. Кто-то назовет это банальной ложью обычного лица у Кормушки, кто-то просто покачает головой. Дело в том, что сама психолингвистика восприятия показывает, как данный субъект видит ситуацию: как травму. Несколько исторически суверенных республик становятся суверенными в реальном времени (= «равно») «потерянные десятки тысяч исконных территорий». Событие, воспринятое как травма.

– А, да. Наслышаны. «Трагедия двадцать какого-то там столетия». То есть у всех тех республик права на национальное самоопределение, права на отделение от пней не было – у них не было права на свободу?

– Как и у любых других.

– Дружок не много на себя берет? Он что, болеет?

– Это стоит того, чтобы написать еще раз: обретение свободы иными этнокультурами данный субъект определяет как трагедию. Причем делая это не в виде одного частного, ни на чем не настаивающего мнения, далеко нет. Он делает это в проекции непосредственно столетия – то есть в измерениях истории. Это психология паразита. Как говорят на Побережье, ее излечит только пуля. Тот, в чью привычку вошло жить на чужом, не может понять какие такие радости способна принести свобода от него. Такая особенность восприятия.

Независимость чуждых этнических культур от него, его нации и его букв и их право на свободу человек воспринимает как травму. Дальнейшая логическая последовательность заключений напрашивается. Если трагедия имеет место, то он ее будет пресекать. Как будет пресекать личную трагедию субъект, оказавшийся чисто в силу трагических обстоятельств в эпицентре Большой Кормушки, – вопрос вообще знойный. Вопрос насчет болезни на самом деле гораздо более серьезный, чем могло показаться. Данный нездоровый тип сознания настолько поглощен желанием манипулировать, что под угрозой будет любая жизнь, которая ему покажется способной этому реально помешать. Мы не станем ставить диагнозов на расстоянии, просто призовем на помощь инструментарий логики носителя разума. Понятно, что никакое обследование независимыми специалистами он не допустит даже под видом массажа, и всякий независимый ум будет неизбежно тут ограничен рамками психологического этюда. Но и это совсем не так мало. Здесь не просто случай жажды тотального контроля. За тотальной манией манипулирования другими спрятана форма защиты. Человеку с, скажем так, комплексами на уровне юридических уложений должно быть запрещено садиться в президентское кресло. Но, боюсь, здесь все даже хуже. Собственное сознание значимости данное восприятие ставит в прямую зависимость от размеров географии , определенной им как «его», – не уровень жизни и не свободу проживающих на ней . Банальный казус диктатора, не обладающего ни какими-то особенными человеческими, ни интеллектуальными качествами, и компенсирующего их отсутствие лишь одним словом: «Еще». Вот это в самом деле стоит выделить отдельно.

Все эти комплексы предельно точно воспроизводят комплексы руссиян – это и объясняет его у них беспрецедентную популярность.

Бред величия (комплекс превосходства) никогда не остается без следствий. Согласно мнению специалистов, superiority complex практически всегда является результатом какого-либо физического / ментального недостатка индивида.

За той легкостью, с какой он разбрасывает тонны не своих денег на вооружение и перевооружение и переперевооружение, даже школьник разглядит страх. Он боится. И страх его неизбежно передается всей Большой Кормушке. Вряд ли стоит много гадать по поводу паттерна поведения субъекта в дальнейшем в отношении других культур. Тотальное, абсолютное подчинение. Я даже не хотел бы узнать, какое количество гор трупов такой ум готов под этот свой приоритет положить.

То есть заключая весь эпизод в форме страшного диагноза:

Он пойдет на любое преступление, чтобы только никому не показаться «слабым». И он будет убивать каждого, кто так или иначе в силах помешать ему выглядеть «сильным». Точно то же самое касается географии, с которой он себя олицетворяет. Иначе говоря, он воспроизводит поведение пахана в структуре иерархии уголовных «пусек». Когда Москву, русское правительство называют криминальным синдикатом, имеют в виду как раз аномальный концентрат власти. Но диктатора делает диктатором не только это. Желание любой ценой выглядеть сильным составляет только часть уродливого натюрморта. Достаточно посмотреть на его утвержденный им самим портрет и то, что есть в реальности.

Выдерни за шиворот любого минимально компетентного психолога (свободного мира) и задай вопрос, дал бы он свое разрешение как независимого специалиста на допуск такого субъекта к практически абсолютной власти? Стоит вдуматься: в Латвии и других странах на получение известного «Кода 95» водителю трака (трейлера-фуры для целей дальних зарубежных грузоперевозок) в обязательном порядке предписано пройти комплект тестов у психолога. Водителю трака.Но ведь здесь речь не о руле одной «Scania» и «Volvo». То, что субъект, любой ценой рвущийся к управлению 11-ю часовыми поясами континентальной географии, психически нормален, парадоксальным образом принято считать по умолчанию . Так из чего это следует?

Только и исключительно из пожелания приоритетной нации. В силу всего лишь сладкого языка. Желаемое выдается за реальность. Субъект, обещающий ей величие, силу и мировое господство, не может не быть светлым оплотом добродетели.

Комплекс мелкого , нагнетание искусственных конфликтов, желание все время что-то другим доказывать, вместо того чтобы заниматься делом, предельно точно воспроизводит его нацию в столкновении с внешним миром. Лучше всего проблему взаимоотношений передаст одна картинка.

Представь поляну на лоне природы, заполненную людьми. Кто-то что-то негромко обсуждает, кто-то что-то делает, кто-то просто отдыхает. Кто-то смеется, с визгом бегают дети и собаки, еще дальше что-то напряженно печатают, лежа у ноутбука и ни на что не отвлекаясь. Появляется новое незнакомое ничем непримечательное лицо, и никому нет никакого дела, потому что какими-то особыми достоинствами, какими-то исключительными достояниями разума, веером необыкновенно свежих идей лицо не располагает. На него никто не смотрит, потому что смотреть там не на что. И лицо, видя это, начинает ходить, широко расставив локти в стороны и как бы невзначай стараясь задеть всех, кто занят всем, чем угодно, но только не им. И кто-то рефлекторно оборачивается, разглядывая расплесканный кофе, кто-то отрывается от дел, пытаясь понять, кто это и что тут делает. И как только это происходит, персонаж немедленно принимает умную заранее приготовленную осанку, призванную с негромким мужеством оттенить силу и глубину мысли, скрытую за поступью истории. Сюжет неизбежно заканчивается тем, что мир принимает адекватные меры. Комплекс мелкого создает проблемы тем большему числу людей, чем больше у такого ископаемого экспоната власти. В истории есть больные куски дерьма, вроде иоаннов грозных, мстящих миру за свою неполноценность. И много совсем невысоких людей, которым было наплевать на то, на сколько сантиметров другие выше него, и которые были целиком заняты тем, как максимально использовать те достояния разума, которыми их наградила природа.