Янис Варуфакис - Взрослые в доме. Неравная борьба с европейским «глубинным государством»

Истинным либертарианцам, приходящим в себя банкирам с Уолл-стрит и правым англо-кельтам нравилось в моей – в остальном сугубо левой – позиции именно то, что было в ней ненавистно греческому и европейскому истеблишменту: открытое противодействие навязыванию неприемлемых кредитов, которые маскируют банкротство под проблему отсутствия ликвидности. Убежденные апологеты свободного рынка испытывают аллергию на благотворительность, финансируемую налогоплательщиками. Они искренне отвергают мою убежденность в желательности существенных государственных инвестиций в кризисные времена и в необходимости регулируемого налогами распределения доходов при любых обстоятельствах. Но мы с ними согласны в том, что растягивание банкротства через кредиты, финансируемые налогоплательщиками, есть бесполезная трата ресурсов и залог массовых страданий. Прежде всего, либертарианцы понимают суть долга. В результате мы с ними отчетливо видели мизантропическую ошибку в основе программы, которую Кристин Лагард убеждала меня принять четыре года назад.

Официальное объяснение того, каким образом одобренная истеблишментом программа должна помочь Греции восстановиться в 2015 году, можно назвать операцией по восстановлению конкурентоспособности. Основная ее идея заключалась в следующем: Греция перешла на евро и потому не может привлекать инвестиции из-за рубежа, девальвируя свою валюту, что является обычной стратегией восстановления международной конкурентоспособности. Вместо того она может достичь аналогичного результата благодаря так называемой внутренней девальвации, то есть посредством массовой экономии. Как именно? Сокращение государственных расходов приведет к снижению цен и заработной платы. Греческое оливковое масло, гостиничные услуги на острове Миконос и греческие сборы за транспортную доставку окажутся значительно дешевле для немецких, французских и китайских клиентов. Благодаря восстановлению конкурентоспособности Греции начнут расти экспорт и туризм, а тем самым, вследствие этой чудесной трансформации, инвестиции потекут стремительным потоком, и экономика стабилизируется. Со временем возобновится развитие и доходы населения вырастут. Дело сделано.

Возможно, этот довод показался бы убедительным, когда бы не слон в посудной лавке – тот самый слон, которого видели либертарианцы: ни один здравомыслящий инвестор не пойдет в страну, правительство которой, банки, компании и домохозяйства – все являются неплатежеспособными. По мере снижения цен, заработной платы и доходов долг, лежащий в основе их несостоятельности, не будет сокращаться; наоборот, он начнет расти. Сокращение доходов и накопление долгов лишь ускорят процесс. Конечно же, так в Греции и происходило с 2010 года.

В 2010 году за каждые 100 долларов дохода грека государство было обязано возмещать 146 евро иностранным банкам. Год спустя покупательная способность каждых 100 евро дохода, полученного в 2010 году, уменьшилась до 91 евро, а затем упала до 79 евро к 2012 году. Между тем, поскольку официальные кредиты от европейских налогоплательщиков продолжали поступать в страну, прежде чем оказаться на счетах французских и немецких банков, государственный долг вырос со 146 евро в 2010 году до 156 евро в 2011 году. Даже если Бог и все ангелы на небесах сумели бы воззвать к совести каждого греческого уклониста от налогов, превратив нас в нацию скупых пресвитериан-шотландцев, наши доходы были слишком малыми, а наши долги – слишком большими, чтобы обратить вспять процесс банкротства. Инвесторы это поняли и не пожелали вкладываться в греческие инвестиционные проекты. Разразился гуманитарный кризис, который и привел людей вроде меня в правительство.

Заняв свой пост, я обнаружил, что международное левое движение поглощено внутренними склоками, а вот американские либертарианцы и британские апологеты свободной торговли принадлежат к числу самых надежных моих сторонников. Любопытно, что именно идеологическая, этакая квазидарвиновская приверженность тезису о том, что проигравшие на рынке должны сгинуть, подталкивала их ко мне. Они помнили об опасностях закредитованности, и потому их максима, гласившая, что на каждого безответственного заемщика найдется безответственный кредитор, убеждала: плохие кредиты должны быть бременем безответственных кредиторов, а никак не налогоплательщиков. Что касается безответственных заемщиков, те тоже должны расплачиваться за свою безответственность, главным образом через отказ в кредитовании до тех пор, пока они не подтвердят свою надежность.

На протяжении 2010 и 2011 годов я почти каждый день появлялся на радио и телевидении, умоляя правительство смириться с реальностью и признать, как бы тяжело это ни было, что греческий государственный долг подлежит реструктуризации. В моем предложении не было ничего сверхрадикального, ничего такого левацкого. Банки реструктурируют долги корпораций, оказавшихся в стесненных обстоятельствах, вовсе не из филантропии, а руководствуясь, так сказать, просвещенным эгоизмом. Но проблема заключалась в том, что теперь, когда мы согласились на «спасение» от ЕС и МВФ, нам предстояло иметь дело не с банками, а с политиками, которые лгали своим парламентам, чтобы избавить банки от греческих долгов и принять это бремя на государственные счета. Реструктуризация нашего долга подразумевала, что политики должны вернуться в парламенты и покаяться в ранее совершенном грехе, а на подобное они никогда бы не пошли добровольно, опасаясь справедливого возмездия. Единственная альтернатива состояла в том, чтобы продолжать лгать и притворяться, выделяя греческому правительству новые транши, чтобы оно могло погасить долг перед ЕС и МВФ: словом, надвигалось второе «спасение».

Я намеревался испортить им вечеринку и кричал со всех трибун, что наихудшим выбором с нашей стороны будет согласие на новые кредиты. Я прибегал к метафорам: «Это все равно что взять кредитную карту, – сказал я однажды в телеинтервью, – чтобы погасить ипотеку, которая вам больше не по карману из-за снижения вашей заработной платы. Это преступление против логики. Давайте просто скажем нет. Рецессия – противная штука, но вечная долговая кабала куда хуже».

Как-то вечером, когда я вернулся домой после записи очередной программы на ERT, канале греческой государственной радиотелевизионной сети, мне позвонили на домашний телефон. Я поднял трубку и услышал знакомый голос. Звонил Антонис Самарас, тогдашний лидер консервативной партии «Новая демократия», которая считалась официальной оппозицией; этого человека я помог победить четырьмя годами ранее, на всеобщих выборах в январе 2015 года.