Борис Кагарлицкий - Сборник статей и интервью 2006г.

То, что происходило на самом деле, очень мало похоже на парадную версию революции, нарисованную послевоенными советскими историками, но еще меньше - на антибольшевистскую сатиру, заменившую исторический анализ на исходе ХХ века.

Русская революция началась с краха продовольственного снабжения. Не получивший хлеба Петербург восстал против царского режима, но уже спустя несколько месяцев обнаружилось, что республиканское Временное правительство решить проблему снабжения городов так же не в состоянии, как и царское.

Большевики, прекратив войну и дав крестьянам землю, на некоторое время получили массовую народную поддержку. Не случайно, возвращающийся с фронта Григорий Мелехов им симпатизирует, как и миллионы других солдат, получивших возможность вернуться из окопов Первой мировой. Но уже к весне 1918 года обнаружилось, что большевистский режим должен решить еще одну проблему, с которой его предшественники не справились: надо было накормить города.

В царской России существовал, как сейчас бы сказали, явный диспаритет цен между городом и деревней. Иными словами, цены на промышленные товары были завышены, а цены на продовольствие занижены. За счет этой системы петербургские администраторы, включая графа Витте и Петра Столыпина, осуществляли перераспределение средств, финансируя развитие промышленности, поддерживая зерновой экспорт и за его счет укрепляя рубль.

В ходе войны этот порядок не только рухнул, но и сменился новым положением дел, когда продовольствие стало непомерно дорогим, а город просто не мог предложить селу достаточного количества товаров. Пытаясь решить эту проблему путем печатания бумажных денег, Временное правительство довело дело до гиперинфляции, от чего положение стало только хуже: в деревне новые бумажки вообще брать перестали (как ни странно, царские банкноты продолжали хождение, по привычке ценились как «настоящие» деньги).

Судьба совзнаков была не намного лучше, чем судьба керенок. Однако у города было неоспоримое преимущество: здесь производили оружие и боеприпасы, формировали регулярную армию. Единственный выход состоял в том, чтобы зерно, которое не хотят продавать, забирать силой.

Проект этот рассматривался еще царским правительством, но показался слишком рискованным. Так же не решилось на это и Временное правительство. А большевикам терять было нечего, они ввели «продразверстку». Проще говоря, стали отбирать зерно.

Если у крестьян во внутренних губерниях еще была свежа память, что большевики дали землю, то у казаков земля была своя.

Потому восстали они против большевистских конфискаций с единодушием, которое в свою очередь убедило красных в том, что перед ними «сплошная реакционная масса», с которой нет смысла особенно церемониться. Комиссары советской республики на Кубани и на Дону добросовестно повторяли опыт французских якобинцев в Вандее, добившись совершенно аналогичного результата. А именно - всеобщего восстания.

Судьба Григория Мелехова, таким образом, возглавившего на хуторе бунт против красных, лишь повторяла общую траекторию. Однако белые, захватив значительную часть территории России, столкнулись ровно с той же проблемой, что и все предыдущие администрации: им надо было кормить города.

Чем большую территорию они контролировали, тем острее стояла проблема. Начались реквизиции, не сильно отличавшиеся от большевистских. В довершение всего на территориях белых пытались восстановить свою власть помещики. Мужик быстро смекнул, что и белые и красные отбирают зерно, но красные по крайней мере дали землю, а с белыми он рискует потерять и ее.

В итоге массовые восстания и партизанские действия развернулись снова, теперь уже в тылу у белых. Если до того переходили от красных к белым, то теперь стала набирать силу обратная тенденция. Сомнения начинают посещать и шолоховского Мелехова. Другое дело, что для каждого отдельного участника событий каждый очередной поворот оказывался все более сложным: была пролита кровь.

В конечном счете на фоне краха белых герой Шолохова сам переживает личную и семейную катастрофу, которую автор подает нам как своего рода искупление. Советская власть торжествует, поскольку в конечном итоге оказалась (несмотря на все свои репрессии) более народной, чем ее противники.

Неудивительно, что такой роман был в Советском Союзе вполне «политически корректен», а описание жестокостей красных комиссаров лишь придавало повествованию многомерность и убедительность, отсутствовавшую в более поздних, славословивших революцию произведениях.

Увы, именно эта логика неприемлема для идеологии 1990-х. Поскольку главная идейная линия романа оказывается в очевидном противоречии с господствующей тогда конъюнктурой, фильм становится невнятным и местами просто бессмысленным. Эпизоды, которые должны повествовать о политической и военной борьбе, просто следуют один за другим безо всякой связи. Ничто ниоткуда не вытекает и не из чего не следует. Единственное, что осталось от эпического романа, - это любовная линия. Но если нужно было снять историю о том, как две женщины не поделили одного мужчину, зачем понадобился «Тихий Дон»?

После гибели Политковской я писал, что это далеко не конец истории. К сожалению, я оказался прав. Новой жертвой оказался Александр Литвиненко. Покушение на него стало главной новостью недели. Правда, не в России, а в Великобритании. Что, в общем, логично. Англичане не любят, когда на их территории расправляются с политическими эмигрантами, которым Корона предоставила убежище.

Выждав несколько дней, Скотланд Ярд обнародовал официальное заявление, что бывший офицер КГБ, который всего месяц назад получил британское гражданство, действительно был отравлен. Как и следовало ожидать, Борис Березовский, выступавший фактическим работодателем или, по крайней мере, спонсором Литвиненко в Лондоне, тут же назвал имя главного подозреваемого: Владимир Путин.

Хуже того, покушение на Литвиненко каким-то образом оказывается связано с убийством Анны Политковской. Ведь по предположению следствия, бывший агент КГБ был отравлен в японском ресторане, где встречался с итальянским журналистом, якобы имеющим какие-то сведения о деле Политковской. Сам итальянец страшно был напуган, и после того, как его допросили британские детективы, спрятался где-то на родине, опасаясь за свою жизнь.

Все это напоминает классический сюжет политического детектива. Как и следует по законам жанра, ниточки будут тянуться на самый верх, число жертв рискует возрасти по мере развития событий, а в итоге ничего не будет доказано, зато всем всё станет ясно.