Рауль Ванейгем - Трактат об умении жить для молодых поколений (Революция повседневной жизни)

Фактически, сущность идеологии заключается в количестве, она является лишь идеей, воспроизведённой огромное количество раз во времени (павловское обусловливание) и пространстве (которое захватывают потребители). Идеология, информация, культура всё больше и больше утрачивают своё содержание и становятся чистым количеством. Чем меньше важности у информации, тем чаще она повторяется и тем больше она отвлекает людей от их реальных проблем. Но мы далеки от грубой лжи Геббельса, сказавшего, что чем она грубее, тем лучше проходит. Идеологическое надувательство предлагает с равной силой убеждения сотню книг в мягкой обложке, сотню стиральных порошков, сотню политических концепций, в предпочтительности которых она убеждает каждый раз. В самой идеологии, количество уничтожается количеством; условия силой выталкивают друг друга. Как обнаружить свойства качественного, способные двигать горами?

Напротив, противоречивое обусловливание рискует закончиться травмой, комплексом, радикальным отказом от промывания мозгов. Конечно, существует ещё один способ: оставить обусловленному человеку заботу судить о том какой из двух обманов ближе к правде, поставить перед ним фальшивые вопросы, поднять фальшивые дилеммы. Тщетность таких отклонений весит мало по сравнению с болезнью выживания которую вызывает общество потребления у своих членов. Из скуки каждый момент может родиться неукротимое отрицание однообразия. События в Уоттсе, Стокгольме и Амстердаме продемонстрировали, что малейшего предлога достаточно для того, чтобы вызвать кризис общего благополучия. Какое количество лжи способен уничтожить один—единственный жест революционной поэзии! От Вильи до Лумумбы, от Стокгольма до Уоттса, качественные волнения радикализируют массы, поскольку они рождены в радикальности масс, и исправляют границы подчинённости и озверения.

При унитарных режимах, священное цементировало общественную пирамиду, в которой от сеньора до слуги, любое отдельное существо занимало своё место в соответствии с волей Провидения, мировым порядком и удовольствием короля. Плотность всего этого здания, разъеденного ядовитой критикой молодой буржуазии, исчезла, не уничтожив при этом, как мы знаем, тень божественной иерархии. Разобранная пирамида, далёкая от уничтожения бесчеловечного, фрагментирует его. Различима абсолютизация мелких отдельных существ, маленьких «граждан» появившихся на свет благодаря социальной атомизации; воспалённое воображение эгоцентризма возводит во вселенной то, что уже содержится в одной точке, схожей с тысячами других, со свободными песчинками, равными и братскими, суетящимися здесь и там, подобно множеству муравьёв, когда разрушены лабиринты их домика. Остались только такие линии, которые стали толпами с тех пор как Бог перестал предлагать им точку сближения, линии, что переплелись и распались в явном беспорядке; поскольку ничто не ошибается: несмотря на анархию конкуренции и индивидуалистическое одиночество, интересы класса и касты соединяются, выстраивая геометрию, сопреничающую с божественной геометрией, но нетерпеливой в новом обретении своей последовательности.

Итак, последовательность унитарной власти, хотя и основанной на божественном принципе, является ощутимой последовательностью, интимно переживаемой каждым. Материальный принцип фрагментарной власти не предоставляет, парадоксальным образом, абстрактной последовательности. Как организация экономического выживания безболезненно заменит имманентного Бога, присутствующего всюду и всюду призываемого в свидетели полностью лишённых значимости действий (когда режут хлеб, чихают…)? Предположим, что светское правительство людей, может, с помощью кибернетиков, стать равным всемогуществу (в любом случае довольно относительному) феодального господства, которое обеспечивает — и как? — мифическую и поэтичную атмосферу, которой окружена жизнь общин с социальной солидарностью и придать им, неким образом, третье измерение? Буржуазия точно и чётко попалась в ловушку полу—революции.

Количественное и линейное смешиваются друг с другом. Качественное многовалентно, количественное однозначно. Разбитая жизнь становится линией жизни.

Сияющее восхождение души к небесам сменилось клоунскими перспективами будущего. Любой момент больше не излучается в циклическом времени старых обществ; время — это нить; от рождения до смерти, от воспоминаний о прошлом к ожиданиям будущего, вечное выживание тащит за собой последовательность моментов и гибридного настоящего в равной мере перегрызаемого временем, которое ушло и временем, которое грядёт. Чувство жизни в симбиозе с космическими силами — это чувство одновременности — открыло перед нашими предками радости, которые наше преходящее пребывание в этом мирезатруднилось бы нам дать. Что остаётся от такой радости? Временное головокружение, попытка идти в ногу со временем. Существо своего времени, как говорят о себе те, кто делает из него коммерцию.

Не нужно сожалеть о циклическом времени, времени извержения мистики, но неплохо было бы внести в него поправки, поставив в его центре человека, а не божественное животное. Человек не находится в центре настоящего времени; он является в нём лишь точкой. Линия времени состоит из последовательности точек, в котором каждая из них взятая вне зависимости от других, как абсолют, хотя и вновь и вновь повторяемый абсолют. Поскольку они все находятся на одной и той же линии, все действия, все моменты принимают одну и ту же значимость. Вот где обретается прозаичность. Царство количественного — это царство одного и того же. Абсолютизированные клетки, разве они не взаимозаменимы? Отделённые друг от друга — и таким образом отделённые от самого человека — моменты выживания следуют друг за другом, напоминая друг друга, подобно тому, как следуют друг за другом, напоминая друг друга специализированные виды поведения, соответствующие им, роли. Любовью занимаются точно так же, как ездят на мотоцикле. У каждого момента есть свой стереотип, и фрагменты времени импортируют фрагменты людей в неисправимое прошлое.

Чего ради метать нанизывать жемчуг в надежде произвести колье воспоминаний! Если бы изобилие жемчужин могло разорвать нать, но нет. Момент за моментом, время течёт, всё утрачивается, ничего не создаётся…

Я хочу не последовательности моментов, но одного грандиозного момента. Переживаемой тотальности, которая не знает продолжительности. Нависающее время, в котором пребываю я является лишь временем моего старения. И тем не менее, поскольку для того, чтобы жить нужно также выживать, в этом времени, само собой, коренятся виртуальные, возможные моменты. Объединять моменты в федерацию, извлекать из них удовольствие, добиваться сдерживания обещаний жизни, уже становится уроком в построении «ситуаций».