Рауль Ванейгем - Трактат об умении жить для молодых поколений (Революция повседневной жизни)

Вот, человек тридцати пяти лет. Каждое утро он заводит свою машину, входит в свой кабинет, перебирает папки, обедает в городе, играет в покер, снова перебирает папки, уходит с работы, выпивает пару «Рикаров», возвращается к себе, встречает свою жену, обнимает своих детей, ест стейк перед телевизором, идёт в постель, занимается любовью, засыпает. Кто довёл человеческую жизнь до этой жалкой последовательности клише? Журналист, полицейский, социолог, писатель—популист? Ничего подобного. Это он сам, этот человек, о котором я говорю, прилагает усилия к тому, чтобы разложить свой день на серию поз, избранных более или менее в соответствии с гаммой господствующих стереотипов. Утративший душу и тело в плену у соблазнов, представленных серией имиджей, он отнимает сам у себя истинное удовольствие ради заработка, ради карьеры, которая неоправдана страстью, ради разбодяженной радости, чересчур выставляемой напоказ для того, чтобы быть чем—то кроме фасада. Роли, принимаемые одна за другой, предоставляют ему щекотливое удовлетворение, когда ему удаётся верно следовать стереотипам. Он получает удовлетворение от хорошо исполненной роли со страстью отдаляясь от самого себя, отрицая себя, жертвуя собой.

Всемогущество мазохизма! Точно также как другие были графом Сандомирским, пфальцграфом Смирновым, маркграфом Торном, герцогом Курляндским, он наделяет персональным величием все типы водителей, работников, начальников, коллег, клиентов, соблазнителей, друзей, филателистов, супругов, отцов семейств, телезрителей, граждан… И всё же он не является этим механическим дебилом, этой аморфной куклой. На краткие моменты, его повседневная жизнь высвобождает энергию, которой, если она не интегрирована, не распространена и не растрачена в ролях, хватило бы на свержение вселенной выживания. Кто скажет, какова разрушительная сила страстной мечты, любовного удовольствия, зарождающегося желания, прилива симпатии? Эти моменты истинной жизни, каждый стремится к их спонтанному расширению вплоть до тех пор, когда они приводят к интегральности повседневной жизни, но обусловленность сводит большую часть людей до их поиска в обратном направлении, в бесчеловечных предлогах; лишь для того, чтобы утратить их навеки в тот момент, когда мы их достигаем.

Существует жизнь и смерть стереотипов. Некий образ соблазняет, служит моделью для тысяч индивидуальных ролей, затем распадается и исчезает в соответствии с законом потребления, устаревания и обновления. Гда общество зрелища находит новые стереотипы? В той сфере созидательности, которая не позволяет некоторым ролям соответствовать стареющему стереотипу (также, как обновляется язык в контакте с народными формами), в той сфере игры, которая преобразовывает роли.

В той мере, в какой роль соответствует стереотипу, она стремится заморозиться, принять статичный характер своего образца. У неё нет ни настоящего, ни прошлого, ни будущего, потому что её время — время позыи, так сказать, паузы во времени. Это время сжатое в разорванном хронотопе (времени—пространстве, пр. пер. ) власти (этой логике всегда соответствует то, что сила власти обретается в её объединённой силе реально разделять и ложно воссоединять). Оно основано на сравнении с кинематографическим имиджем, или ещё лучше с одним из своих элементов, с одной из своих предопределённых позиций, которые, будучи быстро и в большом количестве воспроизведёнными с минимальными различиями, являются основой плана. Воспроизведение здесь гарантировано ритмами рекламы и информации, способностью заставить говорить о роли; и её способности стать впоследствии стереотипом за один день (случаи с Бардо, Саган, Буффе, Джеймсом Дином…). Но, независимо от того, какой вес она приобретает в балансе господствующих мнений, роль обладает в первую очередь задачей адаптироваться к нормам общественной организации, интегрироваться в неодушевлённый мир вещей. Вот для чего нужны камеры скрытые повсюду, чтобы узнавать о банальном существовании, делать из сердца материал для колонки и вопрос красоты из волосков на теле. Превращая невезучего в любви парня в Тристана, старую кочергу в символ прошлого и домохозяйку в добрую фею кухни, зрелище, кормящееся повседневной жизнью намного опережает Поп Арт. Можно было предвидеть, что некоторые начнут моделировать себя на коллажах — в любом случае оплачиваемых — улыбающихся супругов, искалеченных детей и гениев бриколажа. Не остаётся ничего, кроме зрелища, достигающего критической точки, последнего перед началом реального присутствия повседневной жизни. Роли исполняются слишком близко к своему отрицанию. Обычный человек выполняет свою роль посредственно, неадаптированный человек отказывается от неё. В той мере, в какой распадается зрелищная организация, она вбирает в себя самые неблагополучные слои, питаясь своими собственными остатками. Певцы с фальшивящими голосами, бесталанные художники, несчастные лауреаты, пресные звёзды периодически возникают в информационном небе с частотой, определяемой их положением в иерархии.

Остаются неизлечимые, те, кто отказался от ролей, те, кто отработал теорию и практику этого отрицания. Несомненно, из этой неадаптированности к обществу зрелища возникнет новая поэзия реальной жизни, изобретение жизни вновь. Разве жить интенсивно не означает подрыв потока времени, утраченного в видимости? И разве жизнь не заключается в самых счастливых моментах настоящего, отрицающего ускоренное время власти, время утекающее ручьём пустых лет, время старения?

Отождествление. — Известен принцип теста Зонди. Когда пациенту предлагают выбрать из сорока восьми фотографий больных в состоянии пароксизмов кризиса лица, которые вызывают у него сострадание и отвращение, он каждый раз неизменно отдаёт своё предпочтение лицам, выражающим инстинкты, которые он принимает, отворачиваясь в то же время от носителей тех инстинктов, которые он подсознательно отвергает. Он определяет сам себя путём позитивного или негативного отождествления. В соответствии с его выбором, психиатр определяет инстинктивный профиль, для того, чтобы отпустить пациента или отправить его прохлаждаться в крематорий, известный под названием психбольницы.

Рассмотрим теперь императивы общества потребления, общества, в котором быть человеком означает потреблять; потреблять кока—колу, литературу, идеи, чувства, архитектуру, телевидение, власть. Продукты потребления, идеологии, стереотипы являются фотографиями ужасного теста Зонди, в котором каждый из нас должен принять участие, но не просто делая выбор, а посвящая себя чему—то на практике. Необходимость распродавать предметы, идеи, стиль поведения, подразумевает центр расшифровки, в котором некий тип инстинктивного профиля потребителей послужит исправлению выбора и созданию нового спроса, лучше приспособленного для товаров потребления. Можно считать, что изучение рынка, техник мотивации, зондирование общественного мнения, социологические анкеты, структурализм анархически входят в данный проект со всеми своими слабостями. Координация и рационализация несовершенны. Кибернетики позаботятся об этом, если мы отдадим им свою жизнь.