Рауль Ванейгем - Трактат об умении жить для молодых поколений (Революция повседневной жизни)

Всё то, чем ты обладаешь, в свою очередь обладает тобой. Всё то, что превращает тебя в собственника, адаптирует тебя к природе вещей; старит тебя. Утекающее время заполняет пустоту, оставленную отсутствием «я». Если ты спешишь за временем, время бежит ещё быстрее: это закон потребления. Хочешь остановить его? Скорее оно задержит и состарит тебя. Нужно захватывать его фактически, в настоящем; но в настоящем, которое надо созидать.

Мы родились для того, чтобы никогда не стариться, никогда не умирать. У нас нет ничего кроме сознания, что мы пришли слишком рано; и некоторая доля презрения к будущему может уже гарантировать нам отменную долю жизни

Капитализм прояснил природу выживания. Нищета повседневной жизни стала невыносимой в виду обогащения технических возможностей. Выживание стало экономией жизни. Цивилизация коллективного выживания увеличила мёртвое время индивидуальной жизни настолько, что роль смерти может уже преобладать над самим коллективным выживанием. Если только страсть к разрушению не превратится в страсть к жизни.

До сих пор люди лишь адаптировались к системепреобразования мира. Сегодня система должна быть адаптирована к преобразованию мира.

Организация человеческих обществ изменила мир, и мир, изменяясь, совершил переворот в организации человеческих обществ. Но пока иерархическая организация изучает природу и преобразовывается в борьбе, роль свободы и созидательности, зарезервированных для индивидов поглощается необходимостью адаптироваться к социальным нормам и их вариациям; по крайней мере в отсутствие общих революционных моментов.

Время индивида в истории является большей частью мёртвым временем. Этот факт стал невыносимым в последнее время, благодаря недавнему пробуждению сознания. С одной стороны, буржуазия доказала своей революцией, что люди могутускорять преобразование мира, что они могутиндивидуально улучшать свою жизнь, причём улучшение здесь понимается, как доступ в правящий класс, к богатству, к капиталистическому успеху. С другой стороны, она аннулирует своим вмешательством свободу индивидов, она увеличивает мёртвое время повседневной жизни (необходимость производить, потреблять, рассчитывать), она склоняется перед рискованными законами рынка, перед неизбежными циклическими кризисами с их бременем войн и нищеты, перед барьерами здравого смысла (человек не меняется, всегда будут бедные…). Политика буржуазии, и её социалистических артефактов, это политика давления на тормоза в автомобиле с прижатым к дну акселератором. Чем больше увеличивается скорость, тем более частыми, опасными и бесполезными становятся нажатия на тормоза. Скорость потребления является скоростью разложения власти; и одновременно, неотвратимая разработка нового мира, нового измерения, параллельной вселенной рождённой из падения Старого Мира.

Переход от системы аристократической адаптации к системе адаптации «демократической» резко увеличил существующий разрыв между пассивностью индивидуальной покорности и социальным динамизмом, преобразующим природу, между бессилием людей и мощью новой техники. Созерцательное отношение в совершенстве подходило феодальному мифу, почти неподвижному миру, поддерживаемому его вечными Богами. Но как дух покорности приспособился бы к динамическому видению рынков, производителей, банкиров, открывателей богатств, всех тех, кто знал не откровение неизменного, но откровение экономического мира, неутолимую жажду наживы, потребность в перманентном обновлении? Тем не менее, везде, где буржуазия вульгаризовала и обратила в стоимость настоящее, преходящее, надежду, она вместе с властью стремится лишить свободы реальных людей. Она подменяет теологическую неподвижность метафизикой движения; оба этих представления замедляют реальное движение, но первое с большим успехом и гармонией, чем второе; с большей последовательностью и единством. Идеология прогресса и перемен на службе у неизменного, вот парадокс, который отныне ничто не сможет ни спрятать от сознания, ни оправдать перед ним. В этой вселенной технической экспансии и всяческих удобств, живые существа сворачиваются в самих себе, затвердевают, живут мелко, умирают ради деталей. Кошмар предлагает взамен обещания полной свободы кубический метр индивидуальной автономии, строго контролируемой соседями. Хронотоп мелочности и низкой мысли.

Смерть в живом Боге придала повседневной жизни при Старом Режиме иллюзорное измерение, стремящееся к богатству многогранной реальности. Да, никогда не было ещё лучшей самореализации, чем в неаутентичном. Но что сказать о жизни при мёртвом Боге, при гниющем Боге фрагментарной власти? Буржуазия сэкономила на Боге, экономя на жизни людей. Она также превратила экономику в священный императив, а жизнь в экономическую систему. Такова схема, по которой программисты будущего учатся рационализации, планированию, гуманизации одним словом. И можно быть уверенными, что кибернетическое программирование окажется таким же безответственным, как и труп Бога.

Кьеркегор хорошо описывает зло выживания, когда пишет: «Пусть другие оплакивают злонравие своей эпохи. Меня раздражает её мелочность; то, что в ней отсутствует страсть… Моя жизнь приобретает одну—единственную окраску». Выживание является жизнью, сведённой к основам, к абстрактной форме, к ферменту, необходимому для того, чтобы человек участвовал в производстве и потреблении. Для римского раба, отдых и корм. Для бенефициаров Прав Человека, питание и самокультивация, достаточное количество сознания для того, чтобы играть роль, инициативы для обретения власти, пассивности для различения её регалий. Свобода адаптироваться к образу жизни высших животных.

Выживание — это замедленная жизнь. Видимость подразумевает такую трату энергии! Её интимная гигиена ловко вульгаризуется информацией: избегать сильных эмоций, следить за давлением, мало есть, разумно пить, выживать в добром здравии для того, чтобы лучше играть свою роль. «Чрезмерная работа, болезнь руководителей», говорит заголовок Ле Мондв одной из её рубрик. Следует экономить выживание, потому что оно изнашивает; надо жить мало, потому что выживание принадлежит смерти. Когда—то умирали в живой смерти, в Боге. Сегодня уважение к жизни не позволяет прикоснуться к ней, пробудить её, заставить выйти из летаргии. Умирают из—за инерции, когда количество смерти, которое мы носим в себе, достигает перенасыщения. Какая академия наук обнаружит интенсивность смертельных излучений, убивающих наши повседневные действия. Благодаря отождествлению себя с тем, чем мы не являемся, переходу от одной роли к другой, от одной власти к другой, от одного возраста к другому, как не стать в конце концов этим вечным переходом, которым является процесс разложения?