Василий Ваврик - Геноцид карпаторусских москвофилов – замолчанная трагедия ХХ века

Геройскую смерть своего сына видели престарелые родители и оба молчали до конца экзекуции. Лишь верная подруга Пелагия, безутешно рыдала в тюремной конуре, а когда услышала выстрел, как мертвая, упала на нары.

Конец августа 1914 года канул в вечность под жаркими лучами летнего солнца. 26 августа жара достигла своей вершины. Без серпов и кос клонились к земле хлеба: рожь, пшеница, ячмень, овес. Трава высохла на лугах и в оврагах. Всюду было сухо. Пересохли реки и ручьи, и только у русских людей не высыхали слезы. Безутешно было их горе, ибо их родные погибали по приговору военного суда.

Военный суд в г. Новом Санче работал особенно усердно. 26 августа, 1914 года, в 9 часов утра, перед лицом грозных судей вывели из городской тюрьмы сразу семь «изменников», среди них благочинного Мушинского округа о. Петра Сандовича, настоятеля прихода в Брунарах, и его сына Антония, студента — философа. Крестьян отвели обратно в тюрьму.

За столом сидела смесь всех народностей Австро-Венгрии: майор-аудитор Мечеслав Бельский, поляк; лейтенант запаса Иван Душа, вероятно русин; оберлейтенант-судья Иосиф Вондрач, чех; обер-лейтенант присяжный поверенный Юлиан Фулайта неизвестной национальности. Обвинительный акт прочел Вондрач, протокол писал Душа. Свидетелями были обуреваемые страстью украинизма Михаил Гуцулях, учитель из села Избы; Петр Ключник, пенсионер-жандарм из села Флоринка; Михаил Дороцкий, униатский священник из села Злоцкое и Василий Смолинский, униатский священник из села Ростока Великая. Поступки этих Христовых слуг можно назвать одной бесконечной подлостью по отношению к своим товарищам. Священник Смолинский свидетельствовал, что его декан о. Петр Сандович работал в пользу «российского» народа, т. к. в своих послания писал: «русский народ». Священник Дороцкий дал показания под присягой, также, как и Смолинский, что о. Петр Сандович распространял среди лемков летучки какого-то православного епископа Никона, освобождавшего всех русинов-лемков от присяги на верность австрийскому цесарю. Эти летучки разносил по селам сын декана Антон Сандович, что могут подтвердить Гуцуляк и Ключник.

Сколько мерзости и клеветы!

Декан о. Петр Сандович, 56-ти лет, отец 9 детей, видя, что защита просто немыслима, не стал защищаться, а только затребовал показать летучку неизвестного ему епископа Никона. Понятно, что ни суд, ни свидетели не могли удовлетворить требование о. Петра, т. к. такой летучки не существовало вообще и кривая присяга дегенератов была для суда достаточным основанием преступления священника Петра Сандовича. Зато его сын, студент Антоний Сандович, не в силах был молчать. Он смело опровергнул выдумки криводушных свидетелей, фальшивые, бестолковые выводы следственных судей и не побоялся им заявить, что судить надлежит за злодеяния, а не за идею, веру и историческую правду.

«У меня нет ни малейших причин для того, чтобы скрывать принадлежность к Руси, за которую и смерть мне не страшна. Гибель моего отца и моя, и даже гибель всех русских галичан не в силах спасти такую огромную державу, как Австро-Венгрия. Этот вопрос решит ее армия. История чистая и правдивая, потребует ответа за все наши жертвы, тем более, что никто из нас не пойман с оружием в руках против австрийской армии. У вас власть судить, потому пользуетесь ею!»

Эти слова молодого студента будто тронули совесть «защитника» Юлиана Фулайта. Он поднялся с кресла, пробубнил ничего не значащую фразу, что даже военный кодекс не предвидит смертной казни и вышел. Председатель суда Мечеслав Бельский объявил смертный приговор именем апостольского величества и приказал отвести обоих приговоренных к расстрелу в тюремную келью. Исполнение приговора последовало 28 августа 1914 года в 12 часов дня. Проходя корридором тюрьмы, студент Антон Петрович Сандович передал весточку в камеру о. Владимира Мохнацкого: «Прощайте, дядя! Идем на смерть!»

Со связанными руками, вывели обоих узников через тюремный двор к грузовому автомобилю и повезли за Новый Санч на стрельбище. Высадив их, поставили рядом отца и сына. Священник мысленно углубился в молитву, юноша ловил взором окружающую его природу, желая запомнить каждую мелочь. Напротив них выступили четыре солдата с карабинами. Комендант дал приказ к выстрелу. Отец Петр закрыл глаза. Антон же наоборот, широко раскрыл глаза будто хотел одним взглядом объять всю свою отчизну.

Грянул выстрел, брызнула кровь из груди обоих. Отец и сын упали рядом. Еще не закончились предсмертные судороги умирающих, а комендант уже повелел бросить теплые тела в свеже выротую яму. Когда же стрельбище опустело, на неопрятную могилу присела маленькая ласточка и прощебетала свою жалобную песенку. А что делала мать, несчастная вдова, с 8-ю детьми? Кто в силах описать это?

В смертном приговоре двум Сандовичам более глубокий смысл имеет то обстоятельство, что обвинительный акт и разбирательство всей судебной комедии согласовал с разными документами и протоколами высокий, как шест, майор Дурак (Durrack), вероятно, немецкий русин. Несомненно, его имя является сборным понятием всех тех одурманенных и добровольных прислужников немецкой Австрии, которые по своей безграничной глупости и партийной слепоте, на смех врагам Славянства, выдавали своих родных братьев иной идеологической ориентации в пасть немецко-мадьярской гиены. Ошеломленные ненавистью ко всему русскому, они разбивали своими бараньими лбами черепа своих земляков, проливали невинную кровь, топтали грязными сапогами чистое лицо родной земли, из которой высасывали соки для своей позорной вегетации. Вместе с немцами и мадьярами, они устилали трупами своих соотечественников дорогу в ад тем, которые еще оставались в живых.

Сколько горьких рыданий и жалоб бывает у того, кому приходится переселяться из родной хаты в чужую, из родного села на чужбину. Девушка, когда уходит от родной матери к свекрови, заливается безутешными слезами, т. к. знает, что не будет ей так тепло, как среди родных. С какой тяжестью на сердце уезжает обездоленный русин на чужую сторону за море! Это совершенно естественно и не удивительно. Потому, что место рождения, где вырос, узнал мир и людей, срослось с его душой и стало нераздельной частью его бытия.

Мраком черного моря покрылась Галицкая Русь, когда насильственным порядком выбрасывали несчастных людей из родных хижин, из своих хозяйств, сел. От отчаяния сжималось у них сердце. От материнского очага, отчего гнезда прогоняли русских людей чужеземцы и проходимцы, немцы и мадьяры, которые бесправно вторглись на Русскую землю.

Кругом пламенели пожары, высоко поднимался черный дым из соломенных крыш. С визгом скрипели наскоро сколоченные виселицы для людей. Тысячи людей с перевязанными руками, окруженные толпою бешенных собак, жандармов, полицейских, гайдуков, разъяренных солдат и прочих, жаждущих людской крови шакалов, угоняли все дальше и дальше от своих мест на чужбину. Родные Карпаты оставались позади, а впереди, черной змеей вилась неизвестная дорога. В записках священника Иоанна Мащака читаем: