Сергей Кара-Мурза - Кризисное обществоведение. Часть I

Наиболее распространенным вариантом государства традиционного общества является государство идеократическое. В нем источником благодати является набор идеалов, признаваемых за общепринятые и не подвергаемых проверке через выборы. Советская власть была идеократическим государством; идеалы, придающие власти легитимность, выражались на языке «мечты о правде и справедливости». Авторитет государства опирался на небольшое число священных идей.

Н.А. Бердяев даже писал: «Социалистическое государство не есть секулярное государство, это — сакральное государство… Оно походит на авторитарное теократическое государство… Хранителями мессианской "идеи" пролетариата является особенная иерархия — коммунистическая партия, крайне централизованная и обладающая диктаторской властью».

Эта партия имела иной тип, нежели партии гражданского общества, конкурирующие на «политическом рынке». КПСС была особым «постоянно действующим» собором, представляющим все социальные группы и сословия, все национальности и все территориальные единицы. Здесь и происходили согласования интересов, нахождение компромиссов и разрешение или подавление конфликтов — координация всех частей государственной системы. Понятно, что в такой партии не допускалась фракционность, естественная для «классовых» партий.

Советскому государству требовалась авторитетная сила, которая была бы включена во все органы власти и управления и в то же время следовала не местным, а общегосударственным установкам и критериям. Такой силой и была партия, игравшая роль высшего арбитра. Партия, членами которой в разные годы были от 40 до 70% депутатов, соединила Советы в единую государственную систему, связанную как иерархически, так и «по горизонтали». Значение этой связующей роли партии наглядно выявилось в 1990 году, когда эта роль была законодательно изъята из полномочий КПСС.

Все требования многопартийности, «свободной игры политических сил», плюрализма и т. п., которые раздавались с середины 80-х годов, в действительности ставили вопрос не об «улучшении» Советского государства, а о смене самого типа государственности. Последствия такой революции прогнозировались как катастрофа, масштабы которой трудно было даже предсказать. Опыт 1990-х годов в целом подтвердил эти оценки.

Эта конструкция власти необычна с точки зрения либерального демократа, но она выполняет те же объективно присущие государству функции, что и при парламентской демократии. Партия большевиков строилась в соответствии не с формационным, а с цивилизационным подходом — и уже на первых этапах стала «орденом меченосцев», а не торговцем на политическом рынке программ и голосов. Это обусловило необычную для парламентских систем эффективность Советского государства в экстремальных условиях индустриализации и войны.

Сравнение структур и процедур государств современного и традиционного общества — очень обширная тема; здесь мы можем коснуться (выборочно) очень немногих точек. Укажем вскользь еще на две-три.

Важные различия видны в применении средств господства. Любое государство побуждает людей к поведению, не выходящему за рамки установленных норм. Это осуществляется двумя принципиально разными способами — принуждением и внушением. Государство традиционного общества действует открытым убеждением и принуждением. Государство гражданского общества породило новый тип господства — через манипуляцию сознанием.

Манипуляция — способ господства путем духовного воздействия на людей через программирование их поведения. Это воздействие направлено на психические структуры человека, осуществляется скрытно и ставит своей задачей изменение мнений, побуждений и целей людей в нужном власти направлении.

Манипуляция сознанием как средство власти — сложная технология, она возникает только в гражданском обществе, с установлением политического порядка, основанного на представительной демократии. Ведущие американские социологи П. Лазарсфельд и Р. Мертон пишут: «Те, кто контролирует взгляды и убеждения в нашем обществе, прибегают меньше к физическому насилию и больше к массовому внушению. Радиопрограммы и реклама заменяют запугивание и насилие». Власть монарха или ВКП(б) (позже — КПСС) нуждалась в легитимации, но не в манипуляции сознанием. Отношения господства при такой власти были основаны, как пишут антисоветские политологи, на «открытом, без маскировки, императивном воздействии — от насилия и подавления до навязывания, внушения, приказа — с использованием грубого простого принуждения».

Главный признак манипуляции — скрытность воздействия и внушение человеку желаний, противоречащих его главным ценностям и интересам. Ни религия, ни официальная идеология идеократического общества не только не соответствуют этому признаку — они действуют принципиально иначе. Их обращение к людям не просто не скрывается, оно громогласно. В казармах Красной Армии висел плакат: «Не можешь — поможем. Не умеешь — научим. Не хочешь — заставим». Смысл же манипуляции иной: мы не будем тебя заставлять, мы влезем к тебе в душу, в подсознание, и сделаем так, что ты сам захочешь.

Человек либеральных взглядов считает, что манипуляция сознанием — более гуманное и приятное средство господства, чем открытое принуждение и императивное внушение — как наркотик приятнее кнута. Это — дело вкуса (например, Ф.М. Достоевский считал, что манипуляция гораздо глубже травмирует душу человека и подавляет его свободу воли, нежели насилие — об этом его «Легенда о Великом Инквизиторе»). Но и на Западе, среди ведущих специалистов, есть такие (хотя их немного), кто считает, что манипуляция сознанием лишает индивидуума свободы в гораздо большей степени, нежели прямое принуждение. Об идеалах и вкусах нет смысла спорить, однако надо уметь различать явления.

Из истории мы знаем, что традиционное общество проявляет исключительную устойчивость в противостоянии некоторым типам угроз или испытаний, и поразительную беспомощность в преодолении других трудностей. Например, западные социологи поражаются тому факту, что в России и других постсоветских республиках общество и государства не рассыпались в 1990-е годы при спаде производства вдвое и снижении средних доходов в 4 раза (а в Таджикистане — в 11 раз). Современное общество такими механизмами солидарности не располагает. С другой стороны, наше общество легко позволило себя обобрать, не оказав никакого сопротивления. Это тоже поражает западных обществоведов.

Традиционное государство «стыдливо» — в этом и его сила, и слабость. Государство гражданского общества в принципе «стыда не имеет», в нем бывают лишь нарушения закона. «Кровавое воскресенье» доконало царизм, а расстрел в Чикаго никакого чувства вины в США не оставил. Хрущев пошел на уличные репрессии в Новочеркасске (в масштабах, по меркам Запада, ничтожных), но это тщательно скрывалось. Это был позор, Хрущев его и не пережил как руководитель. А в 1993 году танки могут расстреливать людей в течение целых суток в центре Москвы с показом по телевидению на весь мир. И понятие греха при обсуждении этой акции вообще было исключено — сдвинувшееся к либерализму общество на время исключило этот элемент из своего духовного арсенала.