Леонид Млечин - Юрий Андропов. Последняя надежда режима.

«Федорчук начал планомерную работу по искоренению «инако­мыслия» и всякой «идеологической ереси», — вспоминает Врублевский. — К этому он был хорошо подготовлен, и его тяжелую руку вскоре по­чувствовали многие... Снова стали печь «дела». Серьезный удар был нанесен по хельсинкскому движению, инакомыслию, национально созна­тельной оппозиции. Федорчук на этом «заработал» орден Ленина. Вме­сте с идеологическим, моральным террором, вводимым секретарем ЦК КПУ по идеологии Маланчуком, репрессивные методы КГБ создавали тя­желую атмосферу...»

Виталий Федорчук проработал на Украине почти двенадцать лет и пользовался полным благорасположением Брежнева. Андропов не спе­шил представлять Федорчука к званию генерал-полковника. Брежнев напомнил Юрию Владимировичу, что пора это сделать. И все благодаря Циневу, который к тому времени стал первым заместителем председа­теля комитета.

«Под руководством Федорчука очередная попытка национального возрождения была ликвидирована, — пишет Врублевский. — Задача, по­ставленная Москвой перед Виталием Васильевичем, была выполнена. Убежден, что перевод Федорчука в Москву с облегчением восприняли на Украине не только творческая интеллигенция, но и лично Щербиц­кий. Думаю, что он не мог забыть то, что к снятию его предшествен­ника с должности Федорчук тоже приложил руку».

Михаил Сергеевич Горбачев вспоминает:

«Когда я спрашивал Юрия Владимировича, как работает его преемник, он нехотя отвечал:

— Знаешь, я разговариваю с ним только тогда, когда он мне звонит. Но это бывает крайне редко. Говорят, поставил под сомнение кое-какие реорганизации, которые я провел в комитете. В общем, де­монстрирует самостоятельность, хотя, как мне передают, очень сори­ентирован на руководство Украины. Но я не влезаю.

И это понятно, потому что председатель КГБ выходил прямо на генсека, да и выбор Федорчука был сделан самим Брежневым».

Может быть, Андропов был слишком мнителен, но у пего, види­мо, были основания остерегаться своего преемника.

«Переселившись в бывший кабинет Суслова, — пишет Валентин Фалин, — Андропов некоторое время остерегался вести в нем, особен­но вблизи телефонных аппаратов, разговоры, задевавшие персоналии. Он даже объяснял в доверительной беседе почему: со сменой предсе­дателя КГБ новые люди пришли также и в правительственную связь. Похоже, Андропов обладал кое-какими познаниями насчет возможно­стей, которыми располагала эта служба для негласного снятия инфор­мации».

Страна и мир гадали, что принесет с собой новый секретарь ЦК КПСС, какие идеи выдвинет. И мало кто понимал, что второй по значимости кабинет на Старой площади занял тяжелобольной человек, чье время на самом деле уже истекало. Генерал Вадим Кирпиченко вспоминал, что Андропов угасал на глазах. Гулять он не любил, превратился в кабинетного человека. В последнее время, еще в КГБ, Андропов рассматривал дела без прежней живости. Ему трудно было читать. Он просил помощников читать ему вслух.

Крючков и его заместитель генерал Виктор Федорович Грушко приехали к Андропову на доклад. Юрий Владимирович встретил их со стаканом воды в руке, он явно запивал очередное лекарство.

— Как у вас дела в лесу? — с нескрываемой тоской в голосе спросил он. — Как бы я хотел посидеть у пруда, среди зелени и цве­тов.

Годы работы в КГВ не пошли ему на пользу. Валентин Фалин пишет, что, «вращаясь в замкнутом, отрицательно заряженном про­странстве, Андронов сильно менялся сам». В нем усилились недовер­чивость, подозрительность, мнительность и мстительность.

Брежневу намекнули, что Андропов слишком болен и не в со­стоянии руководить страной. Леонид Ильич позвонил академику Чазо­ву, отвечавшему за медицинское обслуживание партийно-государствен­ной верхушки:

— Евгений, почему ты мне ничего не говоришь о здоровье Ан­дропова? Мне сказали, что он тяжело болен и его дни сочтены. Я ви­дел, как он у меня в гостях не пьет, почти ничего не ест, говорит, что может употреблять пищу только без соли.

Андропову, как человеку страдавшему тяжелым поражением по­чек, действительно еду готовили без соли. Пил он только чай или минеральную воду. Вместо более полновесной пищи ему несколько раз в день приносили протертое яблоко.

Чазов удивился звонку Леонида Ильича. Во-первых, он не раз рассказывал о болезни Андропова, но Брежнев всякий раз отмахивал­ся: «Юрий работает больше, чем все здоровые члены политбюро». Во-вторых, Брежнев давно утратил интерес ко всему, что не касалось его лично.

Чазов дипломатично ответил, что Андропов действительно тя­жело болен, но лечение позволяет стабилизировать его состояние и Юрий Владимирович вполне работоспособен.

— Работает он много, — согласился Брежнев, — но вокруг его болезни идут разговоры, и мы не можем на них не реагировать. Идут разговоры о том, что Андропов обречен. А мы на него рассчитываем. Ты должен четко доложить о его возможностях и его будущем.

Слова Брежнева были плохим сигналом. Здоровых людей среди членов политбюро было немного, но состояние их здоровья оставалось для всех секретом. Если же о ком-то стали говорить как о больном человеке, то ему следовало думать о переходе на покой.

Вскоре Чазову позвонил и сам Андропов. Он был очень встре­вожен и просил академика о помощи:

— Я встречался с Брежневым, и он меня долго расспрашивал о самочувствии, о моей болезни, о том, чем он мог бы мне помочь. Ви­димо, кто-то играет на моей болезни и под видом заботы хочет пред­ставить меня тяжелобольным, инвалидом. Я прошу вас успокоить Бреж­нева и развеять его сомнения и настороженность в отношении моего будущего.

Но возможно, генеральный секретарь уже сделал для себя ка­кие-то выводы.

Бывший секретарь ЦК по кадрам Иван Васильевич Капитонов рассказывает, что в середине октября 1982 года его вызвал Леонид Ильич.

— Видишь это кресло? — спросил Брежнев, указывая на свое кресло. — Через месяц в нем будет сидеть Щербицкий. Все кадровые вопросы решай с учетом этого.

Перед смертью Брежнева в Москве отметили возросшую актив­ность украинского секретаря Щербицкого. Он часто звонил и встре­чался с председателем КГБ СССР Федорчуком. Андропову об этом сооб­щали. В аппарате знали, что Брежнев ценил и поднимал Щербицкого, говорил, что Владимир Васильевич станет следующим генеральным се­кретарем. Щербицкий мог всерьез отнестись к словам генерального секретаря. А Юрий Владимирович Андропов знал, как много в таких кадровых делах зависит от КГБ.

Разговоры о Щербицком вызвали настороженность в политбюро: выходцев с Украины московские аппаратчики опасались. Помнили, как хамовато вел себя Алексей Илларионович Кириченко, которого Хрущев взял из Киева на роль второго секретаря ЦК КПСС, но, увидев, что тот не тянет, быстро с ним расстался. Безмерно амбициозный и фан­тастически бесцеремонный Николай Викторович Подгорный, еще один бывший первый секретарь ЦК компартии Украины, тоже оставил по себе плохую память, потому что позволял себе в унизительной форме раз­говаривать даже с членами политбюро.