Инна Соболева - Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года

Так почему же лучшие люди России, во всяком случае гордость российского офицерского корпуса, стали вдруг врагами и друг друга, и своего императора, которому ещё недавно были преданы безраздельно?

Начиналось с малого. К примеру, однажды, присутствуя на военных маневрах войск, участвовавших в разгроме Наполеона, Александр строго заметил руководителю учений графу Михаилу Семёновичу Воронцову: «Следовало бы ускорить шаг!» На это Воронцов с достоинством ответил: «Государь! Мы этим шагом пришли в Париж». Слышавшие этот диалог боевые офицеры с трудом сдерживали иронические усмешки: похоже, самодержец всерьёз начинал верить в свой полководческий дар…

Оно и понятно: после блистательного окончания Отечественной войны Александра Павловича одни превозносили вполне искренне, другие ему беспардонно льстили. И он уверовал (почти уверовал) в собственное величие. Тем более что его с юности одолевал комплекс неполноценности, от которого лишь время от времени удавалось успешно избавляться. Но как только обстоятельства вынуждали сопоставлять себя любимого с Наполеоном… И вдруг – победы в битвах против гениального полководца! Как тут не поверить, что он, император Александр, – ничуть не хуже.

Михаил Семенович Воронцов Джордж Доу. «М. С. Воронцов»

Ему нелегко было скрывать выросшую до гигантских размеров самооценку После сражения при Бриенне, одного из последних на подходе к Парижу (в нём, кстати, одержал верх Наполеон), Александр I, проезжая мимо приветствовавших его воинов, бросил Алексею Петровичу Ермолову: «В России все почитают меня весьма ограниченным и неспособным человеком; теперь они узнают, что у меня в голове есть что-нибудь». Он повторит это почти дословно спустя два месяца уже в Париже (об этом я уже писала). Так что комплексы его не покидали…

Об этом особенно ясно свидетельствует рассказ Александра Ивановича Михайловского-Данилевского. В своём «Описании Отечественной войны в 1812 году», признанном одним из самых глубоких и серьёзных трудов об этой войне («Описанием» наряду с книгой Адольфа Тьера «История Консульства и Империи» с благодарностью пользовался, работая над «Войной и миром», Лев Николаевич Толстой; он почерпнул из этих книг много полезного и назвал их «главными историческими произведениями» о времени наполеоновских войн, имевшими «миллионы читателей»), он вспоминает, что вписал в официальный журнал боевых действий по поводу кончины Кутузова: «Войска после него осиротели». Император прочитал. И эти слова «были вымараны государем». Не говорит ли этот случай о с трудом переносимой ревности Александра I к полководческому авторитету и посмертной славе Кутузова куда больше, нежели пространные рассуждения учёных-психологов?

Но здесь – один свидетель. А вот поступок обожаемого государя, описанный Иваном Дмитриевичем Якушкиным (я цитировала фрагмент его воспоминаний в главе о Елизавете Алексеевне), видели сотни людей, в основном – солдаты и офицеры, вернувшиеся домой после победы. Продолжу цитату из воспоминаний Якушкина: «Мы не верили собственным глазам и отвернулись, стыдясь за столь любимого нами царя. Это было во мне первое разочарование на его счёт; невольно вспомнил я о кошке, обращённой в красавицу, которая, однако ж, не могла видеть мыши, не бросившись на неё».

Это упоминание о кошке, неспособной сладить со своими инстинктами, – далеко от шутки. Горький его смысл в том, что будущий декабрист (и не он один) понял: наделённые самодержавной властью – неисправимы. Отсюда со временем придёт убеждение радикального крыла мятежников: чтобы дать стране свободу, необходимо покончить не только с Александром Павловичем, но со всеми Романовыми. И в этом будет одно из коренных отличий заговора декабристов от всех предшествующих заговоров, которые задавались одной целью: заменить плохого царя – хорошим.

Первые добивались одного: устранения монарха, который их не устраивал, и замены его другим самодержцем. Вторые покушались на саму монархию и одну из главных её основ – крепостное право.

Именно отношение к рабству разделило тогда общество на два лагеря. Причём те, кто рабство ненавидели, были в меньшинстве. Их обрадовала и вдохновила речь Александра I на открытии сейма Царства Польского в 1818 году. Он обещал «…явить моему отечеству то, что я уже с давних пор приуготовляю», то есть дать и России давно и неоднократно обещанную конституцию. Люди наиболее проницательные, всё чаще замечавшие двуличие императора, непоследовательность его поведения и ненадёжность обещаний, и на этот раз обещанию не поверили.

У основной же массы дворянства речь Александра Павловича вызвала, по определению Михаила Михайловича Сперанского, «все припадки страха и уныния». Вот тут-то люди, знающие императора, и заподозрили, что обещания отменить крепостное право он использует для устрашения дворян и укрепления своей власти. Об этом с поразительной откровенностью написал царю полковник Тимофей-Эбергард Георгиевич фон Бок, герой наполеоновских войн, награждённый за отвагу несколькими орденами и золотым оружием: «Его величество использует освобождение крестьян в качестве повода, чтобы подавить единственный класс, который до сих пор сопротивляется правлению тирании».

«Записка» Бока, обосновывающая необходимость введения в России конституционного образа правления, сохранилась. В апреле 1818 года она была передана царю. Ответ последовал незамедлительно: за «неслыханную дерзость» Александр приказал немедленно заключить автора «Записки» в каземат Шлиссельбургской крепости. Девять лет провел герой нескольких войн в секретном заточении и сошел там с ума. Надо думать, его судьба не оставила равнодушными товарищей по оружию. Она стала ещё одной причиной глубокого разочарования в императоре.

Жить в стране рабов было невыносимо, тем более что сомнений не оставалось: император против воли большинства дворян не пойдёт. Значит, чтобы покончить с рабством, нужно покончить с императором? Поначалу это были только мысли, да и то чаще всего потаённые. О революции не помышляли: слишком свежи были в памяти ужасы Великой Французской революции.

Взгляды будущих декабристов изменили события в Испании. Восставший народ, в отличие от французов, никого не убивал, ничего не разрушал. Революция завершилась за восемь месяцев. Ни капли крови пролито не было. Значит, возможна и бескровная революция… Но декабристов, всех, за редким исключением, страшит возможность перерождения будущей революции в диктатуру.

Любопытно: ещё до кончины Наполеона отношение к нему в странах, когда-то им порабощённых или проливших по его вине много крови (в том числе и в России), начинает меняться. Все убитые, раненые, всё сожжённое, разграбленное постепенно уходит в прошлое. Зато образ великого вождя, заключённого на далёкой, недоступной скале, обретает новое величие. Тем более по сравнению с теми, кто властвует в Европе после его изгнания. Они, все без исключения, рядом с ним – жалкие пигмеи…

Читать дальше