Анджей Чехович - Семь трудных лет

На радио «Свобода» нет даже и такой свободы. По всем без исключения вопросам решение принимают американцы.

В руководстве CIA, конечно, согласовывается план сотрудничества между «Свободной Европой» и «Свободой»; по общим и программным вопросам такое взаимодействие в самом деле имеет место. На практике, однако, американцы из CIA, направленные на работу в «Свободную Европу» и «Свободу», относятся друг к другу как конкуренты. В такой обстановке Новак мог ликовать и надеяться обрадовать своих шефов, когда ему удавалось раздобыть оригинальный, по его мнению, антисоветский материал. Именно так он вел себя, получив «воспоминания» Давида Крыштала, за которые были заплачены большие деньги. Подготовленная бомба должна была вот-вот взорваться, когда вдруг в одной из вроцлавских газет появилась статья о шайке аферистов. Среди других фамилий фигурировал также Давид Крыштал, который, выдавая себя за сотрудника жилищного отдела, брал взятки, обещая взамен квартиры.

Энтузиазм Новака несколько утих. Речь шла именно о знакомом ему Давиде Крыштале, который, прежде чем стать «новым эмигрантом», жил именно во Вроцлаве. На всякий случай Новак строго допросил его, и Крыштал «раскололся». Правда, он пытался вывертываться, говоря, что речь шла вовсе не о взятках, а о более благородных делах, что он действительно во имя победы добра над злом старался помогать людям и вступил в контакт с посольством одной западной страны. Органы безопасности, не имея возможности справиться с ним иначе, придумали историю о взятках, что, конечно, ложь… В конце концов, рассудив, что деньги уже получены, он махнул рукой и, оскорбленный в своих лучших чувствах, отправился в Израиль.

На этот раз Новаку пришлось поверить вроцлавской газете. Пытаясь как-то сгладить впечатление от этой нечистой истории с кристальным Давидом, в которую он вложил столько денег и собственного авторитета, он сразу же выдвинул новую теорию.

— Конечно, вся эта история могла обойтись дешевле, не спорю, — оправдывался он, — зато мы убедились, что у «беспеки» на нашей радиостанции нет своего человека. Если бы был, то они не позволили бы опубликовать во Вроцлаве статью о пане Крыштале. Подождали бы, пока наши передачи пойдут в эфир, и только тогда подняли бы шум…

Новак хотел не только сгладить неприятное впечатление, произведенное провалом, но также поднять настроение сотрудников, почувствовавших себя после статьи, разоблачающей Давида Крыштала, неуютно, и успокоить их.

Я думаю, что сегодня Новак уже не имеет иллюзий на этот счет и лучше понимает, почему вроцлавская газета так перечеркнула его планы в самый неожиданный момент.

За два или три года до этого на одном из утренних совещаний польской группы Новак с торжествующей улыбкой прочитал статью о «Свободной Европе», опубликованную в одной из варшавских газет. В этой статье среди других упоминалась также фамилия одного бывшего сотрудника мюнхенской радиостанции, скончавшегося несколько лет тому назад.

— Теперь, уважаемые дамы и господа, — сказал Новак с иронией в голосе, — вы видите, какими сведениями о нас располагает «беспека»…

Я сидел тогда рядом с ним и, подавив улыбку, думал о том, как позабавятся мои товарищи в Центре, когда ознакомятся с этим его выступлением.

Таких случаев было много.

Возвращаясь к передаче с Крышталом, скажу, что если бы готовил ее кто-нибудь другой, то Новак наверняка отнесся бы к этому случаю иначе. Он пожелал бы, как всегда, выступить в роли провидца, который уже с самого начала знал о возможности компрометации сотрудника, но великодушно не хотел сковывать его инициативы. Мне известны многочисленные случаи, когда, не моргнув глазом и не испытывая никаких угрызений совести, он менял свою точку зрения, нисколько не интересуясь тем, что скажут на это подчиненные.

Как-то, например, Новак пытался дать прогноз относительно результатов предстоящих выборов в бундестаг и возможности переговоров между Бонном и Варшавой, посвященных нормализации их взаимоотношений.

Обычно Новак избегает (вероятно, не только по своей инициативе) публичного выражения своих симпатий или антипатий в отношении ведущих западногерманских политиков. В этом отношении он изменяет себе только в одном случае: когда на различных собраниях и манифестациях раздаются горячие приветствия реваншистов в адрес Франца Йозефа Штрауса. У меня сложилось впечатление, что Новаку в ФРГ импонируют только две личности: Штраус и Шпрингер, известный газетный король.

В 1969 году, накануне выборов в бундестаг, Новак предсказывал победу коалиции ХДС/ХСС и очень надеялся на это. Люциан Пежановский, всячески старавшийся угодить Новаку, безоговорочно поддерживал точку зрения директора, говоря, что после победы Штрауса Советскому Союзу придется признать западногерманские претензии на территорию ГДР и западные и северные польские земли. Дальновидный Новак выслушивал эти излияния, щурился, гладил лысину и повторял:

— Не исключено, не исключено…

И вот все надежды Новака пошли насмарку. В результате выборов к власти в ФРГ пришла коалиция СДПГ/СвДП. Штраусу не досталось канцлерское кресло, о котором он мечтал, его программа не получила поддержки большинства.

На одной из первых конференций, состоявшихся после этого, безусловно, значительного политического события, Новак без тени смущения заявил:

— Наши прогнозы в отношении выборов в бундестаг оказались правильными. Неизвестно, как долго продержится это коалиционное правительство и что нового внесет оно во внешнюю и внутреннюю политику. Я считаю, однако, что в нашем положении никаких изменений не произойдет…

И снова он говорил вздор. Вопреки его предположениям начался первый тур переговоров между ПНР и ФРГ. Уже сам факт, что такой диалог был начат, вызвал растущее беспокойство в польской секции станции. Перепуганный Новак бегал к американцам и вел там какие-то секретные переговоры. Делать какие-либо официальные заявления о новой политике Бонна он уже не пытался. Между тем дня не проходило без того, чтобы кто-нибудь не приносил якобы достоверные сообщения о позиции, занятой канцлером Брандтом по вопросу о дальнейшем пребывании «Свободной Европы» на территории Федеративной Республики Германии. Не без страха говорили, что канцлер требует якобы от американцев ликвидации радиостанции или перенесения ее за пределы государственных границ ФРГ. Ходили бесчисленные слухи о новом месте ее размещения.

— Нас переведут в Турцию, причем не в Стамбул, а в степь, недалеко от Анкары, — распространился однажды слух.

Всех охватила паника, потому что уже сама мысль о замене Мюнхена, большого города со всеми удобствами, на азиатскую степь, по которой гуляет ветер и ползают скорпионы, пугала даже самых храбрых.