Анджей Чехович - Семь трудных лет

Всего этого я, конечно, не рассказал технику-строителю на кладбище. Я старался, однако, повернуть разговор так, чтобы в него включился Богдан. Он также пытался снять позолоту с той картины Запада, которая известна слушателям «Свободной Европы» и, к сожалению, читателям некоторых репортажей, публиковавшихся в варшавских журналах.

Позже, уже в Риме, у меня произошел довольно трудный разговор с Богданом. Он хотел узнать и понять, почему я занял такую двойственную позицию. Я прибег к уже проверенному объяснению.

«Видишь ли, — отвечал я, — моя работа в «Свободной Европе» — это только этап в биографии. Еще немного, и я получу гражданство США. К этому времени я защищу диссертацию по славистике в Мюнхене и, располагая научной степенью, полученной в западногерманском университете, легче смогу начать жизнь в Соединенных Штатах. Мне проще будет найти работу в высшем учебном наведении, в научно-исследовательском институте или даже в какой-нибудь фирме, поддерживающей оживленные связи с Россией, Польшей или другими странами Восточной Европы. Мои шансы как научного работника в США будут выше, если я не слишком восстановлю против себя власти в Варшаве и не отрежу себе полностью путь к непосредственным контактам с Польшей. Получив гражданство Соединенных Штатов и переехав на ту сторону Атлантики, я постараюсь выполнить все формальности, которые требуют польские законы при отказе от гражданства ПНР. Таковы мои планы, и я не хочу, чтобы в Варшаве меня считали непримиримым врагом. Мир тесен, какие у меня могут быть гарантии, что тот, кто расспрашивал нас о жизни на Западе, разговаривал с нами откровенно?

Это было довольно путаное объяснение — другого в моих условиях я дать не мог. Мне было важно, чтобы Богдан признал мою «правоту», и, кажется, мне удалось его убедить. Во всяком случае, к этому вопросу он уже больше не возвращался.

Я уже говорил, что в Цирндорфе подал просьбу о разрешении иммигрировать в США. Я заранее знал, что в Рейне много грязной воды утечет, прежде чем из этого что-нибудь получится, но тем не менее вовсю ругался с Лубеньским и другими чиновниками, которые должны были помогать полякам, желающим выехать в США на постоянное жительство. Судьба польских беженцев их мало интересовала, они были больше озабочены тем, чтобы подбросить «Свободной Европе» информаторов. Мои же усилия, направленные на получение разрешения иммигрировать в США, были частью «легенды», которая должна была облегчить мне проникновение в «Свободную Европу».

Проблема получения гражданства США и переезда за Атлантику стала весьма актуальной в польской секции летом 1967 года, когда международная обстановка в связи с израильской агрессией стала напряженной. Особую активность проявил тогда Знамеровский. Именно он объяснял всем недавно принятым на работу, что и как следует оформить, чтобы получить разрешение на въезд. Обладатель такого документа становился почти гражданином США. Он мог приехать в Соединенные Штаты без визы, мог также быть призван в американскую армию. В соответствии с существующим законом (так называемый Rodino-Bill), каждый иностранец, проработавший в «Свободной Европе» пять лет, мог претендовать на получение гражданства США точно так же, как если бы он прожил эти пять лет в Соединенных Штатах, что, пожалуй, является еще одним доказательством того, как американцы трактуют «независимую» радиостанцию. Все эти юридические правила, в которых я по-прежнему ориентируюсь слабо, досконально изучил Знамеровский. Он подсовывал нам бланки, которые следовало заполнить, следил за тем, чтобы наши заявления были соответствующим образом сформулированы. Он также сказал мне, когда я должен обратиться в PAIRC за анкетами и для прохождения медицинского осмотра.

Я получил огромный вопросник, на который следовало ответить. Никогда еще я не видел документа с такой массой граф. Представляю себе, как бы обрадовались наши сатирики, если бы какое-нибудь учреждение в Польше придумало такую гигантскую анкету. Там были вопросы, касающиеся расы, религии, политических убеждений, а также, что меня позабавило, составители «деликатно» интересовались у дам: занимаетесь ли Вы проституцией, намерены ли Вы продолжать заниматься ею и т. д. К вопроснику следовало добавить подписку, что отвечающий никогда не был коммунистом.

После того как документы были заполнены, мне предстояло еще пройти медицинский осмотр, обязательный для всех, желающих получить гражданство США. В кабинете несколько любопытных медиков рассматривали меня, выслушивали и выстукивали, как коня на ярмарке.

В мае 1968 года, когда все формальности были уже позади, дама-вицеконсул вручила мне паспорт квазигражданина США. В течение трех месяцев с этого дня я должен был отправиться на ту сторону Атлантики, чтобы там окончательно оформить документы. Каждые два года надо было путешествовать в Соединенные Штаты, чтобы продлевать там «reentry permit» — временный американский паспорт.

В США я вылетел в начале мая 1968 года. Я договорился с Яблонским (сотрудником станции), что мы встретимся в нью-йоркском отеле YMCA. Поляки, особенно варшавяне и жители Кракова, знакомы с этой организацией, созданной в середине прошлого века. Young Men’s Christian Association (Христианское объединение молодых мужчин) имело в Польше свои дома, где были клубы, плавательные бассейны и комнаты для ночлега. В сравнении с хорошо известным мне домом, который когда-то был собственностью YMCA в Варшаве, нью-йоркское здание показалось мне огромным и мрачным. Прежде чем получить ключ, я должен был подписать заявление о том, что являюсь христианином (американцы обожают такие бумажки), после чего мне предоставили номер — тесный и довольно грязный, хотя и воняющий порошками для чистки полов и жидкостями для дезинфекции. Такой номер стоит шесть с половиной долларов в сутки, что недорого в сравнении с ценой в других гостиницах самого большого города Соединенных Штатов, но и убожество его поразительно.

Яблонского, который формально был руководителем издания «На антенне» — ежемесячного приложения к эмигрантской газете «Вядомости», содержащего тексты наиболее важных передач «Свободной Европы», — я до того времени знал довольно мало. Это был человек, постоянно оказывавшийся на распутье, более того, сам эти распутья отыскивающий.

Во время второй мировой войны Яблонский был моряком. В плавания он начал ходить еще до войны и с Нью-Йорком познакомился, кажется, уже в 1939 году. После войны он поселился в Великобритании. Там он жил с женой и детьми. Для ухода за ними он нанял по объявлению в газете немку, которая приехала на Британские острова для изучения английского языка и была готова заниматься домашним хозяйством. У Яблонского она занималась им так усердно, что он вместе с ней оставил Англию и оказался в «Свободной Европе». Он считался литератором, имел даже определенный успех, но в Мюнхене любителей писать очень много. Яблонский находился в тени Тадеуша Новаковского, для «Свободной Европы» писал Казимеж Вежнинский, там вертелись и другие лауреаты предвоенных, военных и эмигрантских литературных конкурсов. Так что поле деятельности Яблонского было весьма ограниченно. Он оставался на вторых ролях и время от времени называл кого-нибудь из своих более удачливых коллег графоманом, видимо получая от этого удовлетворение. Мне не удалось поближе познакомиться с ним в Мюнхене. В Нью-Йорке он тоже не был склонен вести со мною разговоры и делать какие бы то ни было признания. Он обожал бифштексы и в баре самообслуживания съедал их по три-четыре порции сразу. Он говорил: «Это лучшее из всего того, что до настоящего времени придумали американцы…» Бифштексы действительно были вкусны, но я слишком мало знаю Штаты, чтобы утверждать, что это самое хорошее из того, что существовало и существует в этой огромной стране.