Доминик Ливен - АРИСТОКРАТИЯ В ЕВРОПЕ. 1815—1914

Как ни удивительно, в Англии обстоятельства складывались совершенно иным образом. Англия двадцатого века не переживала никаких катастроф, подобных 1917 г., правлению Гитлера или Сталина. Ее история в двадцатом веке зачастую, и вполне оправданно, изображается как победно спокойный и организованный процесс перехода от аристократической олигархии к либеральной демократии, при которой традиционные высшие классы играли разумную и решающую роль. Об английской аристократии, в отличие от немецкой и русской, печатные отзывы звучали благоприятнее. В последнее время она также стала предметом не в пример более основательных научных трудов. На них я главным образом и опирался при написании данной книги.

У этой книги были как друзья, так и враги. Среди последних самыми опасными оказались Михаил Горбачев и Александра Ливен — надо думать, эти два имени будут напечатаны вместе в первый и последний раз. В тот год, когда я взялся писать эту книгу, к власти пришел Михаил Горбачев. Во время своего правления он перевернул советскую политику вверх дном, а это означало горы работы для каждого, кто, подобно мне, пытался толковать текущие советские события и читать о них лекции. Через три года после прихода к власти Горбачева на свет появилась моя дочь Александра — самое радостное и самое подрывное событие в моей личной жизни.

Среди друзей книги в первую очередь хочу назвать Гумбольдтовский Фонд, который оказывал мне столь щедрую и продуктивную помощь в течение десяти месяцев моей исследовательской работы в Германии. Не могу не выразить огромную благодарность профессору Рудольфу Вирхаузу из Института Истории Макса Планка в Геттингене, которому я обязан поддержкой и руководством в моей работе, а также профессору Герхарду Риттеру из Мюнхенского Университета. Большую пользу мне принесла беседа с доктором Хайнцем Рейфом, из замечательной работы которого я многое почерпнул, а также общение с доктором Мэрион, графиней фон Донхофф и доктором Вальтером Демелом, которые любезно предоставили мне свои рукописи и написанные ими книги. Много полезных советов я получил от профессора Ф. М. Л. Томпсона. Джон Барнс и Алан Бити охотно согласились прочесть мою рукопись, а миссис Мэрион Осборн с огромным терпением и усердием трудилась над перепечатыванием одного за другим вариантов моего текста. Моя жена, Микико наряду со службой в инвестиционном банке стойко несла груз домашних обязанностей, ухаживая сначала за одним, а затем и за двумя маленькими детьми, а также терпеливо сносила капризы с каждым днем все более переутомленного и раздражительного мужа.

Доминик Ливен.

Девятнадцатый век был хорошим временем для аристократии. По сравнению с предшествовавшими поколениями, господствовавшими над обществом в пору расцвета этого высшего класса, дворянина эпохи королевы Виктории ожидало, по всей видимости, более долгое, более комфортабельное и менее опасное существование. Однако, как правящий класс, дворянство утрачивало свои позиции. Эта утрата, как в Британии, так и в Германии и России, свершилась не в одночасье: в девятнадцатый век аристократия входила, владея огромным богатством, властью и статусом; и прошло немало времени, прежде чем дворяне превратились в малозначительных членов общества. В Британии, Германии и России упадок аристократии шел с различной скоростью. По-разному развивался и сам процесс, намечались даже периоды, когда казалось, он поворачивал вспять. Тем не менее история европейской аристократии между 1815 и 1914 годами — это история класса, которому открыто и сознательно приходилось обороняться.

Наступление на аристократию началось во второй половине восемнадцатого века. Просвещение отвергло представление о том, будто мировой порядок есть отражение божественной воли. Целью человеческой жизни стало счастье на земле, а не спасение на небесах. Не первородный грех был виною юдоли человеческой, а неправильное устройство правления, общества и экономики. Благоразумным людям доброй воли надлежало добиваться переустройства общества. Их достоинство и престиж должен был определяться тем вкладом, какой внесен ими в это важнейшее дело. Традиционные ценности, наследственные права и сословные привилегии препятствовали созданию благоустроенного общества и подлежали искоренению. Аристократам пора было прекратить чваниться своим рождением, фанатической преданностью роду и классу. Им следовало стать гражданами и воспитывать в себе простоту, доброту и трудолюбие.

Подобные доктрины подрывали устои, на которых зиждился старый режим. И угроза их многократно возросла, когда во Франции разразилась революция. До тех пор Франция являлась величайшей из всех абсолютных монархий Европы. Ее двор, аристократия и культура были в глазах дворянства других стран образцом для подражания. В восемнадцатом веке французский язык был обиходным среди немецких и русских дворян, которые смотрели на собственную культуру и родной язык как на провинциальные и плебейские. Лютая расправа с Бурбонами во имя свободы, равенства и братства произвели страшное впечатление. Права человека уже сами по себе представляли угрозу, а реализуемые посредством террора и распространяемые по континенту армиями мощнейшей европейской державы вселяли ужас.

Правда, Бонапарт притушил многие радикальные идеи, проповедуемые революцией. Милитаризованная, ориентированная на государственную службу империя, которую он создал, во многих отношениях приблизила французский абсолютизм к военно-бюрократическим монархиям, какими были Пруссия и Россия [3] См., например, сравнительную характеристику русского и прусского двора, с одной стороны, и двора Людовика XVI и Наполеона I, с другой, в кн.: Mansel Philip . The Court of France. 1789–1830. Cambridge, 1988, особенно гл. 1 и 3. . Однако даже бонапартистский «просвещенный» деспотизм сохранял ряд аспектов, которые пришлись весьма не по вкусу традиционной аристократии; среди них следует назвать фискальное и правовое равноправие, а также централизацию и бюрократизацию правления. К тому же, ни тирания Бонапарта, ни победа консервативных сил в 1814–1815 годах не смогли стереть из памяти воспоминания о годах 1789–1794, равно как и мифы, вдохновляющие идеи и образцы, которые эти годы завещали последующим поколениям европейских радикалов.

Весь девятнадцатый век тень 1789 года лежала на европейской аристократии. Уже никогда политика этого класса не будет столь безмятежно беспечной. До революции французская аристократия охотно впитывала многие ценности Просвещения. В особенности это относится к плутократической элите придворной аристократии. В этих кругах в ходу было презрение к религии и традиционным ритуалам, окружавшим трон и укреплявшим его престиж. «Бравировать радикализмом» вошло в моду, обеспечивая могущественных благожелателей всем, кто нападал на тиранию правительства и религиозный обскурантизм или выступал поборником прославляемой Руссо чувствительности и простоты. Более того, многие властительные аристократы искренне исповедовали принципы конституционной монархии, меж тем как провинциальное дворянство стояло за меритократию, то есть за власть людей, выдающихся умом и талантом, за то, чтобы именно таким людям был открыт путь наверх, а не придворным, захватившим высшие посты в армии и флоте. Главные консервативные «силы» — монархия, аристократия, поместное дворянство и церковь — были полностью разъединены, и их внутренние раздоры явились исходной причиной падения старого режима [4] О французской аристократии см.: Ghaussinand-Nogaret G. The French Nobility in the Eighteenth Century. From Feudalism to Enlightnment, tr. By W. Doyle. Cambridge, 1985. Общий обзор этой книги см. в кн.: Schama S. Citizens. A Chronicle of the French Revolution. London, 1989. Ha c. 112–121 автор излагает собственные мысли о французской аристократии. .