Доминик Ливен - АРИСТОКРАТИЯ В ЕВРОПЕ. 1815—1914

Французская революция содействовала консолидации консервативных сил Европы, в особенности непосредственно после 1789 года, но также и далее на протяжении всего девятнадцатого века. С либерализмом аристократии было покончено. Наиболее известным примером туг могут служить английские виги и консервативные течения, не чуждые реформизма. Последние имели своих представителей среди немецких дворян, крайне недовольных бюрократическим абсолютизмом, существовавшем в Германии до 1848 года, и в России, где такой же режим господствовал до 1905 года. Правда, консерваторы не забывали подчеркивать тот факт, что умеренные реформы во Франции стремительно переросли в гражданскую войну и террор. И русского царя Александра И, надумавшего ввести в 1861 году умеренные конституционные реформы, вполне могли удерживать, приводя в трепет, воспоминания о судьбе Людовика XVI и Генеральных штатах [5] О том, какие опасения вызывали у царя конституционные уступки, см.: Mosse W. Е. Alexander II and the Modernisation of Russia. New York, 1962. P. 112. .

Еще до 1789 года авторы консервативного толка стали выстраивать аргументы против идей Просвещения [6] Epstein K. The Genesis of German Conservatism. Princeton, NJ, 1966. Ch. 1–6. . Но именно в первые годы после революции появились основополагающие работы консервативных мыслителей девятнадцатого века. Из этих трудов наиболее известна книга Эдмунда Берка «Размышления о французской революции» (1790); и его защите вековых национальных устоев полностью отвечали голоса, прозвучавшие как в Германии, так и в России. Общим для всех этих трудов темами были: уникальность национальных традиций; опасность попытки преобразовать общество по чисто головным схемам; мудрость обычая, установившегося уклада и религии, которые являются столпами стабильности в обществе и личного благополучия. Записка «О древней и новой России» Н. М. Карамзина, где защищается вековой союз монархии и поместного дворянства против растущей силы пропитанного духом рационализма и реформизма чиновничества, по мысли в точности соответствует попытке Берка сохранить английский уклад, оградив его от доморощенных апологетов французских начал [7] Karamzin N. M. Memoir on ancient and Modern Russia, tr. and ed. by Pipes R. Cambridge, Mass, 1959. .

Пока правительственные, социальные и церковные элиты сохраняли единство, у революции снизу было мало шансов на успех в обществах, где подавляющее большинство населения составляли связанные обычаями, полуграмотные крестьяне. Но в Девятнадцатом веке революционные преобразования в промышленности, средствах связи и образовании изменили Европу, создав массовую базу для «идей 1789 года», создав общество, над которым аристократия уже не могла властвовать в традиционной манере.

К 1851 году более половины населения Англии жило в городах, а в Германии это произошло к 1900 году. Даже в многоземельной России одна пятая населения к 1914 году рассталась с деревней. Став рабочим классом, живущим в городах, переселенцы освобождались от надзора со стороны аристократии и государственной церкви — освобождались как раз в тот момент, когда рабочие стали подвергаться беспрецедентным дисциплинарным мерам и терпели крайние невзгоды от фабричной и трущобной жизни, в тот момент, когда, в сущности, коренным образом преображался менталитет как работников, так и хозяев. Рабочий класс мог подпасть под влияние крупных предпринимателей или же профсоюзных деятелей и социалистов; и в том и в другом случае с контролем над ними аристократии было покончено.

Еще более серьезной проблемой, не заставившей себя ждать, явилась новая промышленная, торговая и финансовая буржуазия. Очень быстро промышленность, финансы и торговля стали приносить такие доходы, каких сельское хозяйство никак не могло достичь. К последней четверти девятнадцатого века это было уже полностью ясно и в Британии, и в Германии, и в России. В любом капиталистическом обществе, даже при абсолютной монархии, деньгами покупалось покровительство и влияние. На деньги же приобретались образование и культура вместе с уверенностью в будущем, досугом и опытом, необходимым тем, кто стремился управлять обществом. Карл Маркс мыслил вполне логично, когда полагал, что в Европе аристократию как правящий класс вытеснит новая буржуазия. Почему она к 1914 году не выполнила эту задачу до конца — один из вопросов, на который мы постараемся ответить в этой книге [8] Для ознакомления с этой темой см.: Mayer A. J. The Persistence of the Old Regime. Europe to the Great War. New York, 1981. .

Быстрый рост буржуазии и рабочего класса был одним из очевиднейших вызовов господству аристократии в викторианский и эдвардианский периоды, и все же не самой кардинальной угрозой. Общество становилось слишком сложным, чтобы аристократы могли справиться с его управлением [9] Чтобы оценить в перспективе происшедшие в девятнадцатом веке изменения, следует начать с кн.: Geller E. Plough. Sword and Book. London, 1988. Классической работой, отразившей трудности, ставшие перед традиционной элитой в эпоху модернизации, остается кн.: Huntington S. Р. Political Order in Changing Societies. Newhaven, Conn., 1968. . Наступал век профессионалов и экспертов — тех, кого Берк назвал софистами, экономистами, калькуляторами. Промышленная революция и введение всеобщей воинской повинности преобразовали военное искусство, существенно увеличив значение артиллеристов, технического персонала и интендантов. Чтобы организовать, снабдить, мобилизовать, обеспечить транспортировку и управление современной массовой армии требовались опыт и умение специально обученных штабных офицеров. К 1900 году европейские военные учреждения управлялись людьми со специальным знанием или, по крайней мере, в принципе отличавшихся умом и талантом (так называемая меритократия). Даже в монархиях аристократическим beau sabreur [10] Лихой рубака (фр.). отводилась декоративная роль — служба в очень небольшом числе гвардейских кавалерийских полков и при королевских дворах [11] О различиях между профессионалами Прусского Генерального штаба и аристократическими Schlachtenbummler при королевском дворе в 1870 г. см.: Howard М. The Franco-Prussian War. New York, 1969. P. 57–63. .

Если в обновляемом мире аристократические ценности оказались под угрозой невостребованности даже в армии, то это тем более относилось к обществу в целом. В промышленности, науке, медицине, юриспруденции, технике, даже в сельском хозяйстве появилась масса специалистов, к чьим мнениям, чтобы современное общество управлялось эффективно, необходимо было прислушиваться. Управление и политика сами по себе все больше становились занятиями, требующими специальных знаний, меж тем как государственная бюрократия, особенно в континентальной Европе, увеличила свой контингент и его специализацию, а с появлением массового электората мобилизация общественного мнения превратилась в грязную, поглощающую много времени и все более профессиональную работу. Аристократии недоставало нужного числа людей, чтобы заполнить все руководящие и значимые посты, создаваемые промышленным обществом. К тому же, некоторые из этих постов в силу аристократических традиций, воспитания и культуры были для аристократа неприемлемы, в особенности, если за них приходилось вести борьбу, открыто состязаясь с представителями образованных средних классов. Но даже если аристократия оказалась бы способной взять на себя главенствующую роль в ряде отраслей промышленности и в сферах профессиональных знаний, то в процессе руководства ими, она неизбежно в значительной степени утратила бы свою функциональную и культурную гомогенность, всегда отличавшую в Европе этот традиционный правящий класс.