Глеб Мусихин - Очерки теории идеологий

С самого начала необходимо обозначить тот факт, что постмодернизм является одной из сложнейших современных концепций. Причем сложность во многом проистекает не только (и не столько) из самого содержания постмодернизма, а из того, что считать содержанием постмодернизма. Более того, сложно вычленить не только общий набор постмодернистских «истин», но и список собственно постмодернистских мыслителей. И хотя многие сразу же вспомнят Фуко, Деррида и Бодрийяра, в следующий момент нужно будет констатировать, что между этими авторами существуют серьезные (зачастую непреодолимые) различия. Кроме того, сразу же следует вспомнить, что приставка «пост» использовалась многими другими направлениями общественной мысли, которые переплетались (а часто и конкурировали) с постмодернизмом, – постструктурализм, например. Поэтому нанесение на «концептуальную карту» координат постмодернизма представляется не самой простой задачей.

Сделав эту оговорку, тем не менее, необходимо попытаться обозначить тот набор понятий и ту группу авторов, которые ассоциируются с термином «постмодернизм». Мне представляется, что одним из наиболее удачных обозначений сути постмодернизма является определение Лиотара, который понимал постмодернизм как «недоверие к метанарративам» [Lyotard, 1984, p. xxiv] (в русском переводе: «недоверие в отношении метарассказов», что представляется мне не совсем удачным [Лиотар, 1998, с. 10]). Иными словами, постмодернистская позиция демонстрирует недвусмысленный скептицизм по отношению к тому общему пониманию человека и общества, которое стало следствием стремления эпохи Просвещения трактовать действительность на основе объективности (или системной субъективности), разумности и универсальности. Отказ от амбиций тотальной просвещенческой метаидеологии сопровождался для постмодернизма сосредоточением на «малых нарративах» [Lyotard, 1984, р. 60] с неизбежным возрастанием относительности, неопределенности и непредопределенности результатов в исследованиях. Идея, что явления обладают определенной сущностью, была объявлена рационалистическим (в некоторых интерпретациях – позитивистским) гносеологическим допущением, сделанным для того, чтобы объективное определение истины в реальном мире стало достижимым. А если нет никакой объективной реальности, доступной для понимания, необходимо сосредоточиться на «гибких сетях языковых игр» [Ibid., р. 17], которые воплощают субъективные интерпретации мира индивидами. Таким образом, интеллектуальная программа постмодерна была проектом борьбы с «рационалистическим фундаментализмом» через деконструкцию и децентрализацию субъективности.

Даже такого поверхностного взгляда на идеи постмодернизма достаточно, чтобы обнаружить их сходство с консервативной критикой рационалистического оптимизма. И в условиях почти синхронного распространения постмодернизма и отступления традиционных левых идеологий можно было бы ожидать плодотворного синтеза постмодернистских принципов и консервативных идей. Однако в действительности ничего подобного не наблюдается. Современная консервативная мысль либо вообще игнорирует постмодернизм, либо относится к нему открыто враждебно, представая в поистине диалектическом виде анти-антирационализма и иллюстрируя гегелевский закон отрицания отрицания.

Если не концентрировать исследовательское внимание на самом термине «постмодернизм», то можно обнаружить достаточно долгую и богатую историю взаимодействия (и притом конфликтного) консерватизма с тем комплексом взглядов, которые принято приписывать постмодернизму. Более того, существует мнение, что современный консерватизм может быть понят именно как реакция на вызовы постмодернизма [Devigne, 1994]. При этом в качестве авторитетов указываются Майкл Оукшот и Лео Штраус, которые задолго до взлета популярности постмодернизма в академических кругах предупреждали об опасности распространения постмодернистских идей [Ibid., 1994, p. xi].

Лео Штраус видел одной из своих основных задач противодействие историцизму и релятивизму, внедренному в европейскую «когнитивную моду» сначала Ницше, а потом Хайдеггером. Показательно, что именно последние стали ключевыми источниками вдохновения для постмодернистов. Штраус опасался, что гремучая смесь историцизма и релятивизма может привести к распространению в обществе агрессивного нигилизма, подрывающего веру в объективные нормы морали и политического блага, что, в свою очередь, может разорвать ткань взаимных общественных обязательств [23], открыв дорогу победе тоталитаризма.

Источник этой угрозы Штраус находил в современной традиции естественного права, заложенной Макиавелли и Гоббсом. Для противодействия подобным идеям предлагалось обратиться к незыблемым моральным принципам, обладающим универсальной силой и поддающимся разумному обоснованию. Выход Штраус видел в возрождении античных традиций естественного права, содержащихся в лучших образцах классической философии. Поэтому философ должен обладать привилегированным положением по отношению к знанию.

Таким образом, критика просвещенческого рационализма не мешала Штраусу оставаться приверженцем объективности и универсальности, защищать связь морали и политики, утверждать приоритет особой Западной интеллектуальной традиции. Философ не полемизировал с постмодернизмом, но имплицитно в его взглядах заложена очевидная конфронтация с постмодернистскими интеллектуальными и мировоззренческими построениями.

В критике релятивизма Штраус был не одинок. О релятивизме как основной болезни общества писали после Второй мировой войны многие консервативные авторы [24]. Для представителей консервативного направления мысли было очевидно, что идеи имеют последствия, поэтому значительная доля ответственности за моральные и политические катастрофы первой половины XX века возлагалась ими на искушение, которому поддалось западное общество, увлекшись ложными (с точки зрения консерваторов) философскими доктринами.

Помимо «философского консерватизма» еще одним направлением консервативной мысли, уделявшим особое внимание «ошибочным» идеям, был американский неоконсерватизм. В связи с этим представляют особый интерес взгляды раннего Д. Белла, который был одним из немногих консервативных авторов, непосредственно выступивших против постмодернизма. По мнению Белла, постмодернизм следует рассматривать как продукт культурной революции 1960-х годов и одновременно как продолжение основной линии модернизма [Bell, 1976, р. 46–54], который характеризовался особой «культурной чувствительностью», состоявшей в отказе признавать ограничения и одновременной жажде непрерывных перемен. Подобный модернистский дух, с точки зрения Белла, несет ответственность за подрыв традиционных нравственных и социальных ценностей на рубеже XIX–XX веков. Отличие же постмодернизма в том, что он еще радикальнее и тотальнее настроен в своей борьбе с традиционализмом. Если модернистский радикальный антитрадиционализм ограничивался сферами искусства и воображения, то постмодернизм поставил под сомнение весь общественный порядок и нравственность. Кроме того, если истинный модернизм оставался делом достаточно элитарным, то постмодернизм, взрывая все границы, понес контркультурный пафос в массы.