Арнольд Марголин - Украина и политика Антанты. Записки еврея и гражданина

Точно так же реагировали представители индустрии и финансов, проявившие вначале очень серьезный интерес к Украине. В феврале и марте меня навестили в скромном, но уютном домике, где помещалась наша миссия, директора двух самых крупных английских фирм по постройке портов и железных дорог. Они особенно интересовались вопросом о расширении и полном переустройстве одесского порта, а также постройкой железных дорог на Украине. Всякий, кто трезво оценивает состояние полной разрухи хозяйства на Украине, как и в Великороссии, понимает также всю невозможность возрождения экономической жизни местными силами. Если не распахнуть широко двери иностранному капиталу, то нечего и думать о том, чтобы быстро подняться на ноги.

Но и эти фирмы, и финансовые круги Сити, с которыми я был в контакте, допускали скорее возможность соглашения Украины с большевиками, по образцу прибалтийских государств, нежели соглашение с Польшей. Первое было неосуществимо, ибо большевики не собирались уйти из Украины. Второе же стало фактом в конце апреля. И тогда же оборвались переговоры представителей английской промышленности и финансов с нашей миссией.

Одно лишь английское правительство, верное своим навыкам, не спешило еще с открытым выявлением своего отношения к вопросу о польско-украинском соглашении. Оно выжидало результатов наступления польско-украинских войск на Киев. И хотя его отношение к вероятному исходу этого наступления было скептическое, но все же оно воздерживалось до последней минуты от высказывания своих суждений. Я очень часто виделся тогда с шефом кабинета Ллойд Джорджа, влиятельнейшим в то время Филиппом Керром, но долго не мог добиться от него даже каких-либо намеков по этому поводу. «Поживем – увидим», – повторял он в несколько измененной редакции старую французскую поговорку.

Из выдающихся английских государственных деятелей я поддерживал также отношения с лордом Робертом Сесилем и Асквитом, которых все время информировал и держал в курсе событий на Украине.

Первый из них имел очень смутное представление об украинском движении и с трудом различал, кто есть Петлюра и Раковский. Но при первой же встрече Сесиль просил меня дать ему все материалы, какие только имеются в моем распоряжении. Он просил также прислать ему фотографию Петлюры.

С той поры этот пытливый и добросовестный деятель внимательно следил за всеми событиями на Украине, всегда аккуратно отвечал на письма и т. д. Одновременно он интересовался выяснением участия евреев в большевистском движении, о чем имел преувеличенное представление. Я послал ему в связи с этим вопросом некоторые материалы. Тогда же с ним вступил в переписку по этому же поводу Р. М. Бланк.

С Асквитом я встретился на торжественном обеде общества Лиги Наций. Я был случайно его соседом за столом. Он расспрашивал меня об украинском крестьянстве и особенно интересовался тем, какая украинская политическая партия соответствует английской либеральной партии, лидером которой он является и по сю пору.

Мое соседство с Асквитом весьма заинтриговало тогда многих присутствовавших на этом обеде.

Ко мне потом подходили, знакомились. Случай играет всегда огромную роль в дипломатическом мире, и этот обед дал мне потом доступ и общение с очень интересными людьми. Из представителей других держав особенно тепло относились к украинскому движению Венизелос и Вайда-Воевод.

Венизелос видел в Украине собрата по общим интересам на Черном море. Я с ним виделся неоднократно в Лондоне, Сан-Ремо и в Спа, и он неизменно изъявлял готовность поддержать украинский вопрос перед своими сильными друзьями.

Румынский премьер, Вайда-Воевод, гостивший тогда в Лондоне, родом из Трансильвании, являл собою нагляднейший образец новой Румынии. Он страстно тянулся к свету, идущему с Запада. Это чувствовалось в каждом его слове. Утонченно культурный, он хотел видеть в будущем свою родину такою же. И он не боялся «иностранного засилья», а, напротив, ждал от него блага для своей страны. Мне привелось присутствовать при его горячем споре на эту тему с князем Сапегою, который был тогда польским послом в Лондоне. Сапега, сам получивший от западной культуры все, что только возможно, воспитанный в Лондоне, держался иных взглядов по этому вопросу.

Немного позже приехал в Лондон итальянский министр иностранных дел Шалойа.

Он весьма охотно назначил мне аудиенцию и оказался весьма чутким другом украинского народа и вообще всех народов, проснувшихся от вековой спячки и стремящихся к свободному существованию под солнцем. Шалойа был довольно известным юристом в Италии, его появление на арене дипломатии было недавним и не очень продолжительным. Его сменил Сфорца, принимавший потом столь активное участие в вопросе о Верхней Силезии.

Все ясней становилось, что Англия с каждым днем все больше склоняется к отказу от всяких планов интервенции. Рабочая партия настойчиво требовала соглашения с большевиками.

Ллойд Джордж, убежденный противник не только большевизма, но и вообще социализма, пришел, однако, к заключению, что ближайшим путем к падению большевистского режима является своего рода «непротивление злу».

Он как бы хотел показать и своей рабочей партии, и всему миру, что большевизм, предоставленный самому себе, сам же себя приведет к своему логическому концу. При борьбе с большевизмом пушками последний остался бы, даже в случае поражения, с ореолом мученичества, вошел бы в историю как жертва, удушенная иностранными капиталистами – бандитами.

Вот почему Ллойд Джордж повел эту новую свою политику в отношении русского вопроса и допустил посещение большевистского царства представителями английских рабочих, писателями и т. д.

Он хотел, чтобы они сами убедились, своими глазами увидели, к чему привело на месте применение большевистских теорий и приемов, их насаждение в область действительной жизни. Большинство кабинета шло с Ллойд Джорджем.

Но был и решительный противник этого направления. То был военный министр Черчилль.

В своем пространном интервью по еврейскому вопросу, появление которого вызвало всеобщее внимание, Черчилль выступил в то время со своим оригинальным делением всего еврейства на сионистов и большевиков. Сионисты представлялись в этом интервью как лучшие сыны еврейского народа. Черчилль высказывал свое горячее сочувствие сионизму и пожелание достижения его идеалов.

Наоборот, большевики-евреи были представлены как враги рода человеческого. И тут же была брошена фраза о «российских большевиках и петлюровских бандах» как явлениях общего происхождения и порядка.

Выводы были весьма ясные. Во-первых, Черчилль объявлял себя большим другом сионизма. Во-вторых, он не знал о существовании среди еврейства огромного количества, подавляющего большинства, не принадлежащего ни к официальному сионизму, ни к большевизму. В-третьих, он был решительным противником украинского движения.