Знание-сила, 1997 № 05 (839)

Удивляться ли, что при всей этой погоне за счастьем американцы в массе своей — люди глубоко несчастные, не удовлетворенные своей судьбой, часто осажденные проблемами, которые они сами же и создают, бесконечно «ищущие самих себя» и ничего не находящие. Отсюда и процветание всяческих «гуру», психоаналитиков, сект и прочих спасителей людей от самих себя, без которых не может обойтись, кажется, добрая треть американского населения. Порою создается впечатление, что американцы, будучи неспособны вынести бремя свободы, просто ищут, кому бы отдаться в рабство.

— утверждает философ Александр Панарин

— Всегда вызывает симпатию человек, намеренный отстоять свою цивилизационную идентичность. А у Роберта Зубрина речь идет о том, что никого сегодня не оставляет равнодушным,— о самоидентичности Запада в его наиболее чистом американском выражении. О цивилизации, основанной на инициативе, смелом индивидуальном дерзании. На идее отодвигаемой границы — опробовать себя с начала, на новом месте. На архетипе Америки как океанической державы. Но поскольку океан сегодня не является простором для одиссеевых подвигов, то они переносятся в космос, туда, где нет границ для смелого индивидуалиста. Автор предлагает новую одиссею, новую метафору бесконечного простора для индивидуалиста. Все это симпатично.

Но что делать: сегодня этот цивилизационный архетип стоит под вопросом. Уже давно прозвучало предостережение Римского клуба: ресурсы планеты недостаточны для продолжения прометеева импульса, и если такой тип развития будет продолжен, мы Землю разрушим. В условиях экологического кризиса безудержная технологическая и потребительская похоть должна быть как-то укрощена, заключена в какие-то рамки. Автор соглашается с этой предпосылкой нынешних алармистов. Но он не хочет соглашаться с их выводами — что нужен возврат к аскезе, к ограничению потребительских аппетитов.

Чем его пугает такая перспектива? А тем, что речь идет не просто об укрощении аппетитов в потребительском смысле. Уцелеет ли индивидуализм, если индивидуалиста пригласить к новой аскезе,— вот в чем вопрос. За идеей аскезы стоит пересмотр основных ценностей, новые приоритеты. Речь идет о том, чтобы укротить индивидуальное воображение, подчиниться новой культурной норме. Если человечество изберет такой путь, то цивилизационный горизонт Запада закрывается. Грубо говоря, это будет уже не Запад (если под словом «Запад» иметь в виду не географическую территорию, а тип жизнестроения, тип культуры). Тогда окажется, что история «прометеева человека», покорителя природы и истории, заканчивается, что вся его эпопея со всеми эмансипаторскими крайностями есть всего лишь переход от средневековья к какому-то новому обществу.

Так что же такое «Запад»? Указал ли он безусловный эталон человечеству, как считают сторонники вестернизации? Или, может быть, вся послеренессансная реализация прометеева мифа — лишь казус истории. Многообещающий, любопытный, но все же казус. Если, как предсказывает глобалистика, Запад должен вернуться в лоно консервативных цивилизаций, то в перспективе исчезает феномен прометеева человека. Ясно, что людей американской выучки такая перспектива не может устраивать.

«ЗНАНИЕ - СИЛА»: - То есть речь идет о том, что может смениться тип культуры, основанный на ценностях христианства. ценностях рационализма.

— Я только не стал бы ставить через запятую христианство и рационализм. Цивилизационный архетип Запада гетерогенен. Он синтезировался из разнородных истоков, и то, что они встретились, вообще говоря, чудо. В нем, в этом архетипе, есть начала христианские и в этом смысле — иррационалистический гуманизм. И есть рационализм, который идет от античности. Но Запад продолжает удерживать обе перспективы — и перспективу ортодоксального богопослушания, и перспективу не подопечного прометеева человека. А только эту вторую и защищает автор.

3—С.: — Но в любом случае под угрозой оказывается тип ренессансной личности и связанной с ней гуманистической культуры?

— В том-то и дело, что не обязательно. Гуманизм, открытый Ренессансом, строился все же на христианской этике. Если его оторвать от этой основы, получится не новоевропейская личность, а скопище головорезов. Вот «новые русские» — это, если хотите, ренессансный гуманизм без христианской основы. К чему это приводит, мы видим. Жизнеутверждение любой ценой. А феномен Ренессанса — проговариваемый гуманизм и непроговариваемый иудео-христианский этос. Это гораздо менее вероятная возможность, чем безудержный индивидуализм, не скованный нормами. Но только такой сплав мог породить западную демократию. А если оторвать эту основу и оставить чисто ренессансный принцип свободного самоутверждения, то будет война всех против всех. Развитой цивилизации на этом не построишь.

3—С.: — Некоторые считают, что Россию сейчас потому и не хотят принимать в международное сообщество, что здесь эти два принципа разорваны.

— В семидесятые годы звучала довольно сильная культурная самокритика Запада. Сейчас она прекратилась, Запад вновь стал самодовольным. А это тревожный симптом старения этой цивилизации. И возникает дилемма — возрождать ли путь экологической самокритики, делая из нее институциональные и ценностные выводы. Или искать новые источники, новые ресурсы, способные продлить без ценностной ревизии нынешнее потребительское существование еще лет на пять—десять.

Запад оказался не готов к ценностной реформации. Он стал рассматривать большую часть человечества в духе цивилизационной дихотомии: есть «золотой миллиард», прорвавшийся в изобильное постиндустриальное общество. И есть остальные, которым не дано прорваться. И пока есть эти остальные, пока есть ресурсы — можно не пересматривать основные принципы своего жизнестроения.

Автор задумывается как раз над этим. Он говорит, нам нужен новый фронтьер, отодвигаемая граница, нахождение импульса не изнутри, а вовне. В данном случае он желает сохранить инерцию прометеевых обществ, заданную Ренессансом. Но на Земле сохранить ее нельзя. Поэтому нужны новые горизонты. Новые пустые пространства.

У меня все это вызывает сомнение, и прежде всего идея, что демократия не утвердилась бы, если бы не был открыт Новый Свет, где личность вышла на новые пространства, ускользнув из-под институционального давления средневекового общества. Метафизика пустых пространств была бы определяющей, если бы Америку создавали охотники за скальпами. Но, к счастью, ее создавали протестанты, пуритане с мощной иудео-христианской традицией. А с этой точки зрения, еще как посмотреть, что нужно для демократии — пустые пространства или культурно насыщенные. Демократия создает не безудержный разгул индивидуалистической энергетики, а законопослушных граждан, которые знают, что такое мораль и право.