Знание-сила, 1997 № 03 (837)

Впрочем, восходителям нужно было еще дойти — и до гребня, и до самой вершины пика. Но снег тем временем стал вдруг твердым, как фарфор, так что острые зубья кошек едва оставляли на нем след. Под шквальными порывами ветра альпинисты с трудом балансировали на остром гребне.

Солнце, казалось, было где-то совсем внизу. Его красный диск приближался к дальним горам, наступала ночь...

У Абалакова закралось опасение. — хватит ли времени? Но больше двадцати шагов подряд пройти было невозможно. Сердце, как молот, стучало в груди. Но цель, казалось, совсем близка — видно уже острие вершины.

Он сделал рывок и... сразу же упал, упал на четвереньки.

Потом, немного отдышавшись, Абалаков все же преодолел себя, прополз последние метры.

Вершина!

Он лежал на спине, смотрел в темно-синее небо и дышал, дышал...

Стрелка альтиметра показывала 7600 метров. Температура — минус 25 градусов.

Пора вниз! Банка с запиской придавлена с трудом найденными камнями.

Скорее, скорее! Осторожно вонзая кошки по обе стороны острого гребня, спускался Абалаков вниз, стараясь как можно крепче забить ледоруб.

На плато, у выхода на вершинный іребень его встретил Горбунов. Сделали засечки вершин, но фотоаппарат замерз. Пришлось удовлетвориться схемами-зарисовками Абалакова.

Уже при Луне, глубокой ночью, двойка спустилась в лагерь «6900». «Вершина взята, все благополучно», — с трудом улыбнулся Горбунов.

Однако далеко не все было действительно благополучно. Три часа оттирал Абалаков пальцы ног Горбунова, превратившиеся в ледышки. Но оттереть их не удалось, к сожалению. Пальцы почернели и начали нестерпимо болеть.

А вечером — уже в лагере «6400» — и Абалаков вышел из строя. Установка станции потребовала нескольких часов кропотливой работы, во время которой приходилось сбрасывать очки. Вечером он почувствовал резь в глазах, так что целые сутки пришлось ожидать, когда он прозреет.

Только через день все альпинисты спустились вниз, в базовый лагерь. Возвращение теперь казалось легкой прогулкой. Они спускались по леднику, а пик Коммунизма удалялся все дальше и дальше. Последнее «белое пятно» на карте Памира было стерто. ·

Наталья и Борис Жуков

Продолжение. Начало — во втором номере за 1997 год.

Пока мы ехали по уже знакомой мне местности, я глядел в окно, ничего там не видя, и судорожно соображал. Келеборн. Имя явно эльфийское, сам не знаю, сколько сортов назвал...правда, женскими, но ведь однокоренными: келеб — это серебро, половина белых сортов так начинается. Келебриэль, Келебвен, Келебдиль... Но откуда здесь эльф? Да что я за идиот, он ведь из Лориэна. Эх, ну почему Трофи нет со мной?! Вот кому бы с эльфом встретиться! А я? Зачем судьба столь несправедлива? Впрочем, это она к Трофи несправедлива. Потому что не он, а я слышу опять чудесную мелодию, потому что мне, а не ему, кажется, что я далеко-далеко от всех и вся, но вижу с какой-то особой четкостью, как будто самую суть вещей...

И где-то за холмом — разгадка тайн

Земли,

Жак птица, бьет крылом в сиянье

и е пыли.

И блещет на крыле то слава,

то смола,

То пламя, то зола ссыпается

с крыла.

И каждый поворот мы помним

до седин.

И тяжкий мрак болот, и гордый

блеск вершин,

И спящий на заре в долине темный

храм,

И нечто, в глубине таящееся там...*

* Стихи Михаила Щербакова.

И это на меня от сидящего рядом странного существа накатывает волна спокойного доброжелательства, адресованного мне — и больше никому! А остальным достается его смущение, неуверенность в том, что он правильно поступает...

Желающих прокатиться в Мордор было немного: кроме айзенгардиев сидели еще интеллигентного вида чернокожий харадримец в золотых очках и алой набедренной повязке да пара неразговорчивых работяг-гномов, чьи путевки наверняка оплатил профком их родной шахты «Мифрильная», а то бы они и вовсе не поехали. Общество было шумным и разношерстным. Я был ценным видовым дополнением. Неужели еще и эльф?..

Мы перекатились на восточный берег Андуина. Солнце светило в хвост «Инканусу», вокруг был чудесный летний Итилиэн. Кожаный дунадан продолжал:

— Вскоре мы подъедем к старинному замку Минас Моргул...

Что-то качнулось у меня перед глазами, поплыло, зазвенело, в сердце открылась бездонная чернота — и тут же все прошло. Я тряхнул головой, огляделся. Эльф сидел выпрямившись, сжав руки, правая щека у него подергивалась, как при нервном тике.

— Вас ожидает комфортабельный отель «Минас Итил», а также вечерние развлечения. Там замечательный концертный зал. А утром желающие могут пойти на пешую прогулку в горы, по терренкуру «Кирит Унгол»...

P-раз! Опять то же муторное ощущение. Меня ведь не укачивает! Что это? Сожрал лишнего за обедом? Когда это для рыжего Рэнди Гэмджи за обедом что-то было лишним?! Чушь...

— Любители могут приобрести замечательного домашнего любимца — ручного паучка — в арахнопитомнике «Уютный Унголок».

На этот раз меня шарахнуло слабее, и я заметил, как дернуло и перекосило старика Келеборна, когда... Постой, постой! Когда этот кожаный друг сказал «Унголок»!

Тут я что-то стал соображать. Плохо было не мне, а моему соседу. И плохо ему было, когда вслух произносились определенные слова или их части. Да как же можно ехать в Мордор с такими нервишками?! Впрочем, не мне судить, не мне вмешиваться. Теперь я знаю причину и буду следить за собой.

На закате мы подъезжали к Минас Моргул. Луга цветущих предсмертников были великолепны. Особенно для меня: как-никак, я лично восстанавливал этот вид орхидей, когда-то безжалостно истребляемых гондорцами. Они считали, что запах этих цветов околдовывает и приносит несчастье. Мои исследования показали, что предсмертники совершенно безопасны, за исключением двух случаев: нельзя собирать их в букеты и ставить в комнате — это раз; нельзя шляться вдоль и поперек газонов, где они растут, — это два. В обоих случаях возможно отравление или аллергия. Жаль, что прочие виды красивых цветов не имеют таких же защитных приспособлений: тогда мой «Дориат» не пришлось бы превращать в крепость за колючей проволокой под током, с лазерной сигнализацией...

Но Келеборн, видать, в ботанике не был силен, поэтому при виде такого пейзажа отчетливо позеленел. Я не утерпел и положил ладонь на его стиснутые кисти. Руки у него были ледяные. Но самое интересное, что мое прикосновение вроде бы вернуло его из черных пучин, в которые я сам поначалу чуть не провалился. Он перевел дух и внимательно на меня посмотрел — так внимательно, будто сфотографировал на память. На долгую, эльфийскую память. И черные бездны опять сменились музыкой сфер.