Знание-сила, 1998 № 02 (848)

Согласно Гофману, он поселился в Италии под чужим именем и посылал оттуда свои новые драмы в Англию все тому же другу-покровителю Томасу Вальсингэму, который через актера Шекспира ставил их на сцене. Под именем Шекспира они и опубликованы впоследствии.

В Риме в те дни была многочисленная абиссинская колония, так что Кристофер Марло мог научиться эфиопскому языку и познакомиться с эфиопской письменностью, в частности с «Книгой Еноха». Мог он с нею познакомиться и в библиотеке Ватикана, где она имелась в греческом переводе. Но вернее всего, поэт совершил по какому-то поводу путешествие в Абиссинию. Судя по тому романтизму, которым эта страна овеяна в произведениях Шекспира, она хорошо была известна автору его драм. По мнению Ванновского, волшебный остров в «Буре», на котором обосновался Просперо и который до сих пор не разгадан шекспирологами, думавшими иногда, что это один из Бермудских островов, был на самом деле Сокотрой, расположенной под боком у Абиссинии, возле северо-восточного побережья Африки. Убеждают его в этом отчеты экспедиций Ливерпульского музея в 1899 году и Оксфордского университета (1956), равно как сочинения Шекспира. Он полагает, что Марло, подобно Просперо, жил некоторое время на этом острове.

Мы видим, таким образом, что книга нашего соотечественника написана очень искусно. Ее можно оспаривать и, вероятно, будут оспаривать, но нельзя не признать, что логическая се конструкция сделана прочно — все предусмотрено, на все даны ответы и приведена аргументация. Такая стройность, законченность, «подогнанность» даже смущают Смущают порой и доводы — более остроумные, чем убедительные, висящие иногда «на волоске». Так, например, едва ли нас можно заставить поверить, что актер, исполняющий в разыгранной при дворе пьесе роль убийцы короля, приближается к своей жертве на манер ползущей змеи. Такое утверждение основывается на словах Гамлета «damnable faces», обращенных к актеру, подкрадывающемуся с ядом к спящему. В русском переводе М. Лозинского они звучат как «проклятые ужимки»: «Начинай, убийца, да брось же проклятые свои ужимки и начинай». Какое основание видеть туг непременно «ужимки» змеи? Нам, конечно, понятно желание автора аллегорически связать образ братоубийцы — Клавдия — с «древним змием», воплощением изначального зла, и подкрепить его таким штрихом, как официальное объяснение смерти прежнего короля от укуса змеи. Это талантливо, остроумно, но не дает нам права толковать «damnable faces» как змеиные движения. И таких случаев немало. Автор, несомненно, грешит тем, что в логике называется peticio principii — употреблением для доказательства таких доводов, которые сами нуждаются в доказательстве.

Зато многое у него звучит убедительно и подкупающе, а главное, вниманию читателя представляются такие детали, которых раньше не замечали.

Разумеется, подлинную оценку книги Ванновского могут дать только специалисты — шекспирологи и гебраисты; для простых смертных она — увлекательное чтение; но если бы показанный им новый «Гамлет» оказался научной фантазией, он останется интересным памятником в серии многочисленных попыток разгадать тайну «Монны Лизы мировой драматургии».

Я вряд ли ошибусь, сказавши, что книга Ванновского — самое значительное из всего, чем русское творчество отметило 400-летие со дня рождения Шекспира.

Все книги А. Ванновского были враждебно встречены шекспировским обществом «Folder» в Вашингтоне, благодаря чему не получили в США никакого распространения.

Причиной недоброжелательного отношения со стороны «Folger» было согласие Банковского с точкой зрения Гофмана, считавшего творцом шекспировских драм не актера Вильяма Шекспира, содержателя «Глобуса», а драматурга Кристофера Марло.

Нельзя не выразить сожаления, что автор выпустил свою книгу не по- русски.

Ставка на английский язык оказалась ошибочной; русский читатель и лучше бы оценил се и дал бы ей большее распространение. Впрочем, русский читатель одно, а заправилы эмиграции — совсем другое. Покойный жаловался, что ИМКА-ПРЕСС в Париже отказалась издавать ее по- русски на том основании, что никто, по ее мнению, не станет читать этой книги и издательство потерпит убыток. Непризнание, замалчивание, затаптывание — горькая чаша многих эмигрантских писателей.

Одна из причин, по которой Банковский очень жалел об отсутствии русского издания своей работы, заключалась в том, что, как он выразился в одном письме,— через Шекспира он перешел от Маркса к Христу и мнил своей книгой облегчить такую же эволюцию всем современным большевикам.

В 1965 году вышло еще одно его произведение, на этот раз по-русски: «Третий Завет и Апокалипсис», посвященное памяти «друга и учителя» Н. А. Бердяева.

Несмотря на различие тем, все три книги объединены одним духом и одной общей эсхатологической идеей. К ним, по-видимому, относится и оставшаяся мне не известной книга «Buddhist Sect Len and Anti—Buddha», трактующая предсказания Будды в свете современных событий. «Современные события» — отправная точка всего творчества Банковского. Она связывает и объединяет «Вулканы» и японскую мифологию с Библией, с Евангелием, с еврейскими и христианскими апокрифами, с шекспировским «Гамлетом» и с русской эсхатологической литературой первой четверти XX века. На всем лежит печать Апокалипсиса, под знаком которого проходит наше время.

Увлечение этой темой восходит еще к 1898 году. В предисловии к «Третьему Завету» он пишет, что был не единственным революционером, увлекшимся «Откровением св. Иоанна». Попав в 1900 году в вологодскую ссылку и встретившись там с Борисом Савинковым, убедился, что тот с еще большим старанием изучает Апокалипсис и вполне им захвачен.

Пристально заниматься этой книгой Ванновский начал с 1912 года, когда стал работать над шекспировским «Гамлетом». Это совпало со временем широкого интереса к кончине мира в русском образованном обществе. Пророчества Вл. Соловьева и Анны Шмидт, книги Свенцицкого, С. Булгакова, стихи А. Блока волновали публику. Из литературной темы Апокалипсис сделался мировоззрением, особенно после начала первой мировой войны.

В 1915 году выпущены были по-русски толкования Исаака Ньютона на эту книгу и в предисловии к ней писали: «Мы переживаем теперь грозное время... внимание к пророческим свиткам, хранимым церковью, усиливается во сто крат, и всякая попытка приоткрыть завесу уготованного нам «лета Господня» может быть только приветствуема». Особенное влияние на Ванновского оказала двухтомная работа С. Булгакова «Алокалиптика и социализм», вышедшая в 1911 году, трактующая предмет Апокалипсиса как «метаисторию», как «ноуменальную сторону того универсального процесса, который одной из своих сторон открывается для нас, как история».