Знание-сила, 2005 № 11 (941)

А в обстоятельной статье Гейзенберга вместо загадочных электронов и осторожных вопросов — яркая новая идея о равенстве и братстве протона и нейтрона, на основе чего сделан шаг к выяснению природы внутриядерных сил, и выражено все надлежащим математическим языком. На этом фоне заметка Иваненко выглядит бледно. Да, 1ейзенберг помянул ее в своей статье, но поскольку статью направил в журнал всего неделю спустя после публикации заметки Иваненко, тут легче увидеть научную вежливость, чем преемственность.

И все же, изучая историю физики не по школьным учебникам и освоившись в том, что в 1932 году знали все и чего не знал еще никто, можно убедиться, что Д. Иваненко проявил и смелость и проницательность.

Суть этого и других достижений Д. Иваненко взялся объяснить академик С. Герштейн в журнале Академии наук. Эта обстоятельная статья наверняка понравилась бы юбиляру. Во-первых, потому что Иваненко, многократно пытавшийся стать членом Академии наук, так им и не стал. А во-вторых, академик Герштейн — ученик Ландау. Юбиляр, возможно счел бы это запоздалым восстановлением академической справедливости.

С исторической справедливостью дело, однако, сложнее.

Дмитрий Иваненко и Вернер Гейзенберг в 1932 году первыми предложили, что нейтроны входят в состав атомных ядер

Неэлементарная история из истории элементарных частиц Наука уже давно дело коллективное. Еще Ньютон видел дальше других лишь потому, что стоял на плечах предшественников. Однако до живого сотрудничества и тем более соавторства было еще далеко. Бойль и Мариотт жили в разных странах, а Гей и Люссак жили душа в душу в одном теле. Лишь в XX веке число научных работников возросло настолько, что работа плечом к плечу и чувство локтя (иногда острого) стали вполне обычны. Обычны, но не просты. Порой сложнее, чем взаимодействие нуклонов.

Независимость гипотезы Иваненко 1932 года несомненна, но все другие его достижения были получены в соавторстве и поэтому, наряду с физической сущностью, чреваты гуманитарным вопросом о механизме соавторства. Академик Герштейн быстро решил такой вопрос относительно работы Иваненко 1934 года о взаимодействии нейтронов и протонов в ядре:

«Мне приходилось слышать от старых сотрудников ФИАНа, что эта идея первоначально принадлежала И.Е. Тамму. Однако сам Игорь Евгеньевич пишет в своей статье: «Эта же идея, совершенно независимо, возникла у моего друга Д. Иваненко, с которым у меня с тех пор появилась возможность обсуждать этот вопрос», а Иваненко в своей статье ссылается на расчеты Тамма».

Для чистого физика-теоретика вопрос о независимости тут, действительно, может показаться исчерпанным. Однако для опытного историка советской физики такой ответ слишком теоретичен. А ответ, основанный на историческом опыте, кроме прочего, позволяет понять загадочный факт, отмеченный в конце статьи Герштейна: «Дмитрий Дмитриевич оказался изолированным от академической науки» из-за его ссоры «с большинством друзей молодости, в том числе с Таммом, Фоком и в особенности с Ландау, с которым они стали непримиримыми врагами».

Начну с того, что упомянутые статьи — это письма в редакцию британского журнала «Nature», помещенные на одной странице, одно за другим: сначала — письмо Тамма, затем — Иваненко. Удивительная синхронность и странная независимость. Если авторы писем совместно, дружески обсуждали идею, к которой пришли независимо, и одновременно прислали свои письма в редакцию, почему они не написали одно совместное письмо за двумя подписями? История теоретической физики других подобных случаев не знает.

А что об этом редком событии известно от самих его участников?

В 1982 году, к юбилею «50 лет современной ядерной физике», составитель одноименного сборника Д. Иваненко представил свою версию:

В. Гейзенберг и Н. Бор

«Мы с И.Е. Таммом попытались подойти к проблеме ядерных сил не феноменологически, а отыскивая соответствующие поля или частицы, реализующие взаимодействие... Идея создания теории ядерных сил на базе теории бета-распада укрепилась в беседах с И. Е. Таммом, который пришел примерно к таким же соображениям. Следует указать, что новизна подхода заставила нас несколько задержать публикацию, чтобы обсудить эти проблемы на конференции по теоретической физике в Харькове».

К моменту издания этого сборника Тамма уже десять лет не было в живых, а сам он не удосужился написать что-либо по поводу своей работы 1934 года, которую считал самым сильным (!) своим результатом. Но его версию событий воспроизвел в очерке о Тамме его ученик Евгений Фейнберг:

«Внутреннее сознание достижения трудной цеди было тем, что давало ему [Тамму] удовлетворение, а внешние свидетельства признания успеха были лишь приятным дополнением. Поэтому невозможно вспомнить ни одного случая, когда он хотя бы весьма умеренно высказал свои претензии по поводу того, что другой использовал его идею или не сослался на его работу там, где это следовало сделать. Между тем подобные претензии и обиды, к сожалению, весьма распространенное явление. Некоторые заражены ими как тяжелой болезнью».

Отношение Тамма к «проблеме» приоритета раскрывается, например, в одном эпизоде, о котором стоит рассказать. В начале 30-х годов ему пришла в голову идея, которую он и осуществил, сделав прекрасную работу, оказавшую большое влияние на последующее развитие теории вопроса. Он выполнил исследование — сложнейшие вычисления — во время одной конференции, работая, почти как всегда, по ночам. Когда все было сделано, то оказалось, что конечная формула не оправдала первоначальной надежды на количественное описание явления. Тем не менее, как сказано, работа оказалась важной, и Тамм приготовил краткое сообщение для публикации в журнале.

В этот момент один молодой теоретик, который каждое утро заходил к нему в гостиницу узнать, как продвинулась работа за ночь, обратился к нему с вопросом: «Не будет ли возражений, если он тоже пошлет письмо в журнал? Мы ведь много раз обсуждали вопрос вместе». Тамм удивился, но не смог ответить отказом. Так и вышло, что одновременно были опубликованы заметка Игоря Евгеньевича, содержащая, кроме четкой физической постановки вопроса, окончательную формулу и отрицательный вывод из нее, и рядом — письмо в редакцию этого молодого теоретика, содержащее только общие соображения, «идею», но давшее ему тем не менее впоследствии сомнительное основание требовать, чтобы его имя, как соавтора всей теории, всегда упоминалось рядом с именем Тамма.