Знание-сила, 2004 № 01 (919)

Однако время все расставило на свои места. И за сочинением Мора прочно закрепился титул утопии коммунистической.

Ганс Гольбейн. Портрет Томаса Мора

К тому были все основания. Сам лидер немецких социал-демократов Карл Каутский признавал, что "у преддверия социализма стоят два мощных бойца — Томас Мор и Томас Мюнцер". Он же назвал Мора "первым коммунистом" — куда уж определеннее!

И все же ворох недоразумений, споров, взаимных претензий и упреков, налипших за столетия на многострадальную книгу, как ракушки на потонувшую галеру, так или иначе связаны с ответом на жгучий вопрос: что именно изобразил английский писатель? Социализм? Коммунизм? И в какой мере присущи и первому, и второму те безусловно неприятные черты, которые бросаются в глаза даже при поверхностном чтении "Утопии"?

...Сдается мне, современные "прокуроры" просто не дочитали книгу до конца. Потому-то и застыл в их стальных обличающих глазах один только унылый план приведения мира к "счастливой" в своем единообразии казарме... А может, взгляд их только скользнул по последним строчкам, в которых автор высказывает свое отношение к тому, что услышал от случайного собеседника об Утопии: "Я не могу согласиться со всем, что рассказал этот человек, во всяком случае, и бесспорно образованный, и очень опытный в понимании человечества, но с другой стороны, я охотно признаю, что в утопийской республике имеется очень много такого, чего я более желаю в наших государствах, нежели ожидаю".

Желать и ожидать — разница принципиальная. По Томасу Мору, Утопия означает место, которого нет, а вовсе не мифическое не наступившее время. Выбор координат подчеркивает сокровенное отношение к его сочинению: "пространственную" координату выбрал он сам, художник и визионер; за "временную" охотнее схватится социальный реформатор, революционер, политик.

Между прочим, как раз Маркс с Энгельсом, вопреки расхожему мнению, к ранним утопиям относились без особого пиетета. По поводу социально-экономических выкладок утопистов они еще могли подискутировать, но итог подвели одной уничтожающей формулировкой: утопическая литература, проповедующая всеобщий аскетизм и уравниловку, "по своему содержанию неизбежно является реакционной".

Тоже неплохо бы подшить в дело...

Однако выслушаем сначала обвинение, чьи позиции в последнее время обрели новую силу.

Трудно опровергнуть главную улику, представленную суду: утопическое общество построено совсем не для человеков, личности ему просто не требуются — зато нужны в избытке пресловутые "винтики". Поощряются только лояльность и послушание; к таким качествам, как самостоятельность и разнообразие — взглядов, позиций и поступков, в государстве всеобщего стандарта (понимаемого как "равенство") относятся с нескрываемой подозрительностью...

Итак, что же — мир-тюрьма, пусть и образцовая? А как иначе охарактеризовать общество, в котором регламентировано абсолютно все — от того, какую носить одежду, до выбора убеждений, точнее, убеждения? Адвокаты немедленно подают реплику: это все же шаг вперед по сравнению со свободой умирать от голода. Или, как заметил один из современных критиков, шаг "скорее в сторону — от вековой мечты об истинно человеческом сообществе".

Однако обратимся к материалам дела.

Утопия — религиозная страна, в ней действует право каждого на свободу отправления культа, однако специально оговорено, что право учить детей и подростков оставлено лишь... правоверным (поскольку одна религия на острове "более равная", нежели остальные). Во главе государства стоит князь, и "должность его несменяема в течение всей жизни, если это\1у не помешает подозрение в стремлении к тирании", — слабоватая, что и говорить, гарантия... Благосостояние Утопии основано в значительной мере на рабском труде (в рабов обращают военнопленных, ибо "идеальное государство" ведет войны, и отнюдь не только освободительные).

Все жители Утопии носят одежду одного цвета и фасона. На острове множество городов, но все они на одно лицо, и если утопиец надумает попутешествовать по родной стране, он должен предварительно испросить разрешение. Работа не выматывающая, но и не особенно творческая. Досуг весьма ограничен (запрещены все игры, "кроме двух, похожих на шахматы"). И в довершение — полное отсутствие частной жизни: брак утопийцы рассматривают как средство улучшения породы, и перед свадьбой жениха и невесту приводят обнаженными друг к другу на "смотрины"...

"Беда с утопиями, — писал английский писатель-фантаст и историк научной фантастики Брайн Олдисс, — в том, что они слишком упорядочены. Полностью игнорируется наличие в человеке иррационального начала, а между тем открытие его принадлежит к величайшим научным достижениям последнего столетия.... На земле утопии, боюсь, не найдется места такому явлению, как Шекспир..."

А вот мнение Герберта Уэллса: "Мор ставит разум выше воображения и не в состоянии постичь магические чары золота, используя для пущей убедительности этот благородный металл на сосуды самого грязного назначения; он не имеет ни малейшего понятия о том, например, как приятно посумасбродствовать, или о том, что одеваться все-таки лучше по-разному".

Да, при чтении "Утопии" все время не идет из головы тревожная мысль — в идеальном государстве люди неординарные, творческие как-то не к месту... Подобно градостроителям, все авторы утопий вслед за Мором мечтали об идеале порядка и функциональности. Граждане принимались в расчет в той же мере, что и жители планируемого мегаполиса: от них всего- то требовалось — удачно "вписаться" в генплан.

Но... пора выслушать аргументы защиты. Чем-то же привлекала "Утопия" читателей пять столетий?!

Прежде всего, это не рай лентяев. Если вспомнить, в какое время писалась книга, то хорошо организованное общество, где все обеспечены работой, а сама она не в тягость, мир, где царствует Право, а не Деньги, и основу человеческих взаимоотношений составляет альтруизм, стремление разделить все с ближним, — что ж дурного в подобном проекте? Особенно на взгляд просвещенного европейца XV! века... За реализацию такой мечты не пугала и "плата": тоталитаризм, нищенский уровень существования...

Есть и другие "отдельные достоинства": разумные, ясные законы, мудрое правление, прекрасные сады и больницы... Не так мало, если сравнивать с Англией времен Мора, когда ни о какой справедливости и не слыхали, и не только право говорить, но и право молчать — отсутствовало (это подтвердила и дальнейшая судьба самого автора "Утопии").

Вся первая половина книги посвящена тюдоровской Англии с ее "огораживанием" ("овцы поедают людей"), всесилием и бесчинством "верхов" и ужасающей нищетой "низов". Отталкиваясь от того, что есть, писатель мучительно искал, что может быть — не в смысле будущего времени, а скорее в сослагательном наклонении. Составлялось не пророчество, не генеральный план — всего лишь вариант.