Знание-сила, 2003 № 05 (911)

В общем, суровость климата мы усугубили небрежением к нему и к людям, в нем живущим. Однако так ли все ужасно и фатально?

Да, наш климат континентален, контрастен и зимы у нас холодные — но ведь зато летом теплее. Неужто лучше климат побережий и островов северной Атлантики, где ни лета, ни зимы — почти одинаково сыро и прохладно? Ну да, в России бывают неведомые морскому климату засухи. Зато сухие морозы люди переносят легче. Потому и земледелие, и население сильнее сдвинуты в глубь континента и в более высокие широты, чем у других северян. Недаром говорится: что русскому здорово... И наоборот, конечно. Добавим к этому менявшиеся мотивы сдвигов на север и восток, от пушнины, за которой шли землепроходцы, до прогнозов М.В. Ломоносова (богатства России будут прирастать Сибирью) и Д.И. Менделеева, писавшего, впрочем, что центр населенности будет двигаться к обильному землей востоку и благодатному югу (а не к северу). Но великий сдвиг завершен, причем геоцентр городского населения топчется под Уфой вот уже 40 лет. Исчерпаны и его мотивы, и ресурсы, прежде всего демографические.

Нам не изменить времени, места, климата или национального характера. Хотя все это тоже меняется независимо от нас, но уповать, к примеру, на глобальное потепление явно не следует. Еще неизвестно, станет от него лучше или хуже. А вот на выработанную веками народную стойкость, умение адаптироваться к свойствам российского пространства можно положиться. Наша страна встречала много вызовов и умела находить достойные ответы.

Напомню, что перечень главных типов таких вызовов у английского историка АЛойнби (1991) включает вызовы суровых стран, новых земель, исторических ударов. С ними, причем наиболее трудными, но удачно выдержанными, Тойнби связывал само рождение цивилизаций, например, Нового Света — переселенческих и принявших вызов новых земель. Все зависит от способности цивилизации и ее творческой элиты искать и находить ответы. В конце концов, можно учиться и у природы. Возьмем наш Дальний Восток, где зимой — сибирские морозы, летом — почти влажные тропики. По правилу пессимиста (езды на велосипеде и т. п.), биота там должна быть самой бедной. А она богата, и тигры уживаются с кедрами. Разве мы так не можем?

Людям свойственно заблуждаться, но порой они способны это признать. Кстати, это случалось с упрямыми детерминистами XVIH века. Так. графде Бюффон, директор парижского ботанического сада, считал, что человек может приспособиться к любому климату. Но вот о природе и ресурсах Америки он почему-то был нелестного мнения и полагал, что леса там редкие, животные мелкие, а недра скудные. Возмущенный Томас Джефферсон лично выражал ему свой протест. И Бюффон извинился, когда получил из штата Мэн скелет и шкуру гигантского лося. В общем, ограничение по Бюффону оказалось мнимым.

Нечто похожее творится с оценками природного потенциала России. Он вроде бы вдвое больше американского (Львов, 2001). Только резко преобладает минеральное сырье, рента от которого — это 3/4 всей чистой прибыли (капитал — 1/5, труд — 1/20). Есть и мощности по его переработке.

Этой мощи и нашего «демпинга» боятся.

Но главное — это внутренние следствия сырьевого крена в экономике. Нас ведь в три-пять раз больше, чем жителей Канады, ЮАР или Саудовской Аравии. Добыча и первичная обработка сырья занимают 15-20 миллионов работников. Что делать остальным 50 миллионам — работать в третичном секторе? Но его рынок пока узок по бедности людской. Природе- и людорасточительство (а это явления в общем-то одного порядка) нам уже не по карману. Зависеть от цен на нефть, когда она ниже мировых по качеству, а добыча и перекачка обходятся дороже из-за климата и расстояний, не только унизительно — неперспективно. Впрочем, это отдельная и специальная тема. А мы еще не разобрали второе базовое отличие.

Размеры нашего океана суши отражены во всем объективном и субъективном. Это многососедское положение (конкурент — только Китай), размах и гигантомания, освоенческая психология и характер, не раз описанные.

К тому же этот океан асимметричен. Основных осей асимметрии, как минимум, четыре: Север-Юг, Запад- Восток, центры-периферия и русское ядро — этнические ареалы, автономии. Однако каждая специфична, чем-то отличается от общемировой. И очень своеобразны их сочетания. Так, западно-восточная асимметрия явно лишена того глобального и фатального этнокультурного контекста, который всем известен по Р. Киплингу: Запад есть Запад, Восток есть Восток... Но как же им тут не сойтись, если границы Европы и Азии условны и наша Азия-Сибирь есть та же, только попозже и пореже освоенная Россия, а процент русских там, по статистике, выше среднего по стране!

В Европейской России чем южнее, тем как бы восточнее за счет буддистов калмыков и исламских народов Кавказа. А в стране в целом чем восточнее, тем как бы севернее, поскольку холоднее (Петербург и Магадан лежат на одной широте, но морозы стоят в одном случае 4,5 месяца, в другом 7, температуры января -8 и —20 градусов). В горах Приморья зона нормативного Крайнего Севера доходит до широты Прованса. Причина: восток гористее, а с движением вверх все «суровеет» еще быстрее. Это определенно одно изограничений пространственного развития.

Но им одним не объяснить того факта, что России, в отличие от США и Канады, не удалось создать мощного полюса расселения и экономики у Тихого океана. Почему многие волны освоения, инвестиции и т. п. туда не доходили, а оседали, гасли в Сибири? Видимо, из-за расстояний и коммуникаций; на поезде пересечь страну из конца в конец можно с начала XX века, а на автомобиле трудно и по сей день. Так или иначе, вышло, что в России чем восточнее, тем периферийнее, дальше от главных центров своей страны, но ближе к мощным, быстрорастущим центрам азиатских соседей-гигантов.

Это давно порождает опасения и... проекты великих переселений россиян или граждан СНГ на восток для выравнивания по «Великой Китайской демографической стене». Сколько же нужно людей, чтобы сравнять плотность населения регионов юга Сибири и Дальнего Востока с северокитайской? Расчеты показывают, что 500 миллионов, а это почти вся зарубежная Европа от Лиссабона до Донецка. Значит, так проблему не решить. Впрочем, ее отчасти смягчает климат нашего Севера, куда южане едут только за самым длинным долларом.

Одноплановая (западно-восточная, северо-южная или иная) асимметрия — в мире в общем-то не редкость. Однако, в отличие от США, Канады, Бразилии и «тонзурной» Австралии, ее у нас дополняет не окраинность, а глубинность главных центров, их удаленность от морей и границ. Расстояние 20 городов-лидеров России до открытого моря достигает 730 километров. На Американском континенте и в ЕС оно в три-шесть раз меньше.