Знание-сила, 2003 № 05 (911)

Слева направо:В. И. Гершанович (биохимик и вирусолог), Л. Савельева(лаборант-микробиолог),Г. С. Зильберблат (врач-онкслог). 1962 г.

Дело «КР» невольно ассоциируется с гениальной антиутопией Оруэлла «1984». Уместно вспомнить Оруэлла (1903 — 1951) еще и накануне его столетнего юбилея. Он писал «1984» практически одновременно с делом «КР», вряд ли зная что-либо о процессе. Но художественное проникновение писателя в суть сталинского режима настолько глубоко, что, кажется, он сидел все эти три дня на первом ряду в зале суда. Но нет, роман писался в уединенном поместье на одном из Гебридских островов (остров Юра). А вот соглядатай Жданова к вечеру каждого дня составлял шефу подробный отчет, кто, что и как сказал, где сидел: «Зал полон... В первом ряду по-прежнему академик Аничков, академики Абрикосов, Давыдовский, Збарский, Юдин, многочисленная профессура». Аничков выступал в прениях.

Тут возникает вопрос, который я давно пытаюсь понять. Почему, в силу каких психосоциальных комплексов образованные и творческие люди соглашаются на роль звучащего граммофона? Профессор Куприянов прочувственно декламировал спущенное сверху «общественное обвинение», включая измывательство над недавними коллегами. В «закрытом письме» ЦК обязал всех «неустанно разъяснять нашим людям указание товарища Сталина, что «даже последний советский гражданин, свободный от цепей капитала, стоит головой выше любого зарубежного высокопоставленного чинуши». Александр Галич прекрасно спародировал этот стереотип, вложив его в слова тренера, распекающего футболистов за проигрыш: «Вас, засранцев, воспитаешь и растишь, а вы, суки, нам мараете престиж! Ты ж советский, ты же чистый, как кристалл, начат делать, так уж делай, чтоб не встал».

В какой степени обвинители верили в то, что говорили, или же говорили потому что «надо», партия велела? Конечно, партийное давление было замешано всегда. Когда, к примеру, академика Аничкова спросили, как он мог в 1950 году на специальной сессии АМН выступить с восхвалением Лепешинской, ответ был таков: «Давление на нас было оказано из таких высоких сфер, что мы извивались, как угри на сковородке». Но дело не только в давлении. У Оруэлла в «1984» партийный идеолог О’Брайен объясняет, что значит истина с позиции партии: «Реальность существует в мозгу человека и нигде более. Все, что Партия называет истиной, и есть истина». В тоталитарном обществе такое партийное понимание правды утверждается насильно. Оно сохраняется затем в силу странной способности психики человека придерживаться двух противоположных взглядов и одновременно принимать оба за истину. Причем данное состояние, с одной стороны, сознательное, а с другой — бессознательное, чтобы в душе не было чувства фальши или вины. Оруэлл как социальный психолог назвал этот феномен двоемыслием — термин, вошедший в обиход социальной психологии и истории.

Двоемыслие вовсе не относится только к сталинскому режиму. Оно в стертой форме существует повсеместно и угрожает любому современному обществу, на этом настаивал Оруэлл. Только тоталитарность как единосущность — «партия-ум-честь-совесть» — разбивается на несколько частей, носит парциальный характер: религиозная или этническая группа, корпорация, телекомпания, фирма. Абсолютную приверженность к группе, неизбежно сочетаемую с двоемыслием, Оруэлл относил к национализму, придавая термину чуть расширенный смысл: «Националист не только не осуждает преступления, совершаемые его собственной стороной, но обладает замечательным свойством вообще не слышать о них. Целых шесть лет английские обожатели Гитлера предпочитали не знать о существовании Дахау и Бухенвальда. А те, кто громче всех поносил немецкие концлагеря, часто были в абсолютном неведении или лишь догадывались, что лагеря есть и в России. Огромные по масштабам события, вроде голода на Украине в 1933 году, который унес жизни миллионов людей, прошли мимо внимания большинства английских русофилов. Многие англичане почти ничего не слышали об уничтожении немецких и польских евреев во время войны. Их собственный антисемитизм привел к тому, что сообщения об этом страшном преступлении не могли проникнуть в их сознание. Известный факт может быть столь непереносимым, что его привычно отодвигают в сторону и не берут в расчет».

Зло, порожденное сталинщиной, не только лишило жизни миллионы граждан, но и формировало, как пишут Есаков и Левина, «людей с подорванной нравственностью и заглушенной совестью. Они стали матрицей, передававшей свою душевную ущербность следующим поколениям. Этот мутный поток дошел и до нас, и он в большой мере определяет крайне низкий моральный уровень современного общества со всеми вытекающими из этого последствиями в духовной и материальной жизни нашей страны». Поэтому книга историков Исакова и Левиной не только познавательна. Она очень актуальна в смысле духовной санации и санитарии. Ибо одна из главных целей авторов состояла в том, чтобы показать на примере суда чести — важного эпизода сталинизма, — как стало возможным и как проводилось это, по словам историков, «массовое душевредительство». Поставленная историкодокументальная задача превосходно выполнена.

Что касается исследований биологов Роскина и Клюевой, то я вполне согласен с основным выводом книги, что в сложной научной судьбе открытия трипаносомной биотерапии рака еще не сказано последнее слово. Результаты клинических испытаний препарата круцин «достойны внимательного изучения, опыт применения — серьезного анализа и корректировки терапевтических схем с позиции сегодняшнего уровня экспериментальной биологии и онкотерапии».

Эдуард Вирапян

К.Г. Доусон. Боги революции. СПб.: Алетейя, 2002.

Когда у Анджея Вайды после премьеры «Дантона» спросили, почему он решил снять фильм о Французской революции, а не о русской, он ответил, что его не интересовала революция в России, его интересовала революция во Франции, ибо в России до конца ничего не происходит, а во Франции все происходит до конца. После того как картина провалилась, Вайда добавил в шутку, что надо было снимать фильм о русской революции, тогда картина провалилась бы не полностью.

Нечто подобное испытываешь и при чтении книги Доусона. Неужели и его ситуация в чужой стране могла привлечь тем же, что и Вайду, когда в его собственных пределах такой революции тоже хватило? Другой вопрос, что Англия всегда зорко следила за событиями во Франции. Она давала убежище перебежчикам оттуда, одно время долго воевала с ней, готовила туда не одно вторжение. Революционные события, начавшиеся в 1789 году во Франции, потрясли ее, у Англии были все основания в ближайшие дни разделить участь соседа, но этого не произошло. И, тем не менее, о тех страшных событиях англичане будут помнить и возвращаться к ним в мыслях своих снова и снова. Может, книга Доусона напоминание об этом? Может, она — предупреждение, чтобы этого не случалось?