Знание-сила, 2002 № 10 (904)

Однако прежде чем следовать дальше за зигзагами этой удивительной судьбы, вернемся ненадолго к оставшемуся нерешенным вопросу: кто же был прав в споре ученых «эволюционистов» с новоявленным «катастрофистом»?

Великовский был неправ, обвиняя современную ему науку в абсолютном непризнании катастроф. Уже в начале XX века квантовая механика узаконила принципиальную непредсказуемость (в ньютоновском смысле) поведения микрочастиц, открыв, что оно управляется законами вероятности, случая, то есть «микрокатастроф». А к середине века биология дополнила теорию эволюции Дарвина принципом, утверждавшим, что появление новых признаков является следствием случайных мутаций – тех же «микрокатастроф», только на биологическом уровне. И даже пресловутая механика Ньютона – Лапласа не исключала возможности катастроф в своей, космической епархии. Ни один здравомыслящий ученый не стал бы отрицать возможности столкновения Земли с другим небесным телом. Не исключено, что падение знаменитого Тунгусского метеорита было именно таким столкновением, и притом – уже на нашем веку. Сегодня считается, что массовая и внезапная гибель динозавров могла быть действительно вызвана космической катастрофой – вспышкой вблизи к Солнцу сверхновой звезды или встречей нашей планеты с гигантским роем метеоритов. Не замечая этого, Великовский ломился в открытые двери.

Слабость современной научной картины мира и его истории состояла не в том, что она не признавала катастроф и их роли, а в том, что она относилась к ним, как к чему-то периферийному, полагая, что «магистральный путь» природы лежит все-таки на линии градуализма и униформизма. Иными словами, она была слишком долго оптимистична. XX век – век мировых войн, социальных катастроф и революций, угрозы «ядерной зимы» – окончательно истребил это благодушие. И во второй половине века в науку все настойчивей стала пробиваться мысль о реальной возможности таких «рукотворных» и нерукотворных катастроф, которые могут положить конец не только нашей оптимистической вере в «прогресс», но и нам самим и жизни на Земле в целом. Недавно появился сборник под немыслимым прежде названием – «Катастрофы и история земли». В его многочисленных статьях утверждается, что все важные границы в геологическом прошлом Земли связаны с крупными катастрофами космического масштаба. Например, последовательные выпадения крупных метеоритных потоков образуют график, сходный в своих общих чертах с графиком повторяемости землетрясений. Это сходство позволяет вычислить, когда в прошлом происходили грандиозные атаки метеоритов, способные радикально изменить ход эволюции. Вычисления показывают, что последняя такая катастрофа была на границе мезозойской и кайнозойской эпох, 65 миллионов лет назад, как раз во времена вымирания динозавров.

Так не был ли все-таки Великовский трагически непонятым провозвестником новых путей в науке? Увы, ему нельзя подарить такую честь. «Неокатастрофизм» в современной науке не предлагает, как это делал Великовский, полностью отказаться от прежнего «униформизма». В самом вычерчивании «графиков повторяемости катастроф», по существу, содержится признание неких «законов», действующих в длительных интервалах времени. Ничего этого не было в старом, как Библия, «катастрофизме» Великовского. Более того, возвращенные им (в почти неизменном виде) идеи Кювье преподносились вдобавок в самой неудачной «упаковке» – в виде теории планетарных столкновений. «Подтверждаемых» к тому же не столько реальными фактами, сколько «свидетельствами» Библии и мифов. К тому же – столкновений совершенно недавних (а ведь у неокатастрофистов речь идет, что ни говори, о миллионолетиях). Нет, катастрофизм Великовского не был тем неокатастрофизмом, который включила в себя современная наука. Великовский шел иным путем, а это не всегда приводит к цели.

К концу 60-х годов сенсация выветрилась, споры затихли. Имя Великовского ушло в тень. И вдруг все снова изменилось. Линия судьбы сделала неожиданный зигзаг, опять вынося Великовского и его теорию в центр всеобщего внимания.

Первые же исследования со спутников и космических зондов, а затем экспедиции к Луне, Венере, Юпитеру принесли неожиданные результаты: казалось, один за другим они подтверждают теорию планетарных столкновений.

У планет Солнечной системы был обнаружен остаточный магнетизм. А Великовский как раз и утверждал, что у небесных тел существуют электромагнитные поля. Более того, он считал, что эти поля должны генерировать радиоизлучение, особенно крупные планеты, и вот исследования обнаружили радиоизлучения Юпитера. Земля оказалась окруженной поясами захваченных в «электромагнитную ловушку» частиц – так называемыми поясами Ван-Аллена. Выяснилось, что облака Венеры содержат соединения углерода. Но разве не это следует из предположения Великовского, что Венера – бывшая комета? Разве не Великовский истолковал вытпение «манны небесной», как выпадение углеродных соединений из кометного хвоста при его столкновении с Землей?

Советский зонд, посаженный на поверхность Венеры, обнаружил там чрезвычайно высокую температуру Это же и предполагал Великовский.

Внушительный список. Не удивительно, что слава Великовского снова стала расти, как на дрожжах, особенно в студенческих кругах. Открытые дискуссии Великовского с его оппонентами возобновились, дополненные многочисленными лекциями самого Великовского. Когда газеты напечатали отчет о результатах миссии «Маринера», облетевшего Венеру, они снабдили этот отчет сенсационными заголовками: «Маринер подтверждает предсказания Великовского!». Именно в эти годы Айзек Азимов сказал, что он ближе всех «непризнанных пророков» подошел к тому чтобы всерьез поколебать здание современной науки.

Но поколебал ли он это здание действительно? Вот вопрос. Или дело ограничилось лишь тем, что он «ближе всех подошел»?

В начале 70-х годов, казалось, теория Великовского претендовала на все новые и новые совпадения своих предсказаний с космическими открытиями. Шум вокруг Великовского, усиливавшийся с каждым очередным таким совпадением, достиг апогея. И тогда ученые перешли в свое решительное наступление. Всеамериканская ассоциация содействия науке пошла на беспрецедентный шаг: созвала специальное заседание, посвященное «теории Великовского». Седовласый автор «Миров в столкновениях» и один из его немногочисленных сторонников из числа ученых получили приглашение выступить с докладами; затем слово было предоставлено оппонентам для подробного, серьезного, на сей раз – без заушательства, разбора этих докладов. Предполагалось, что все эти выступления будут опубликованы в сборнике, который позволит широкой публике рассудить, наконец, кто прав.